– Ну хорошо, хорошо, – но сейчас ты должнарассказать все людям из милиции.

И я рассказала, что то, что лежит там во дворе в дурацкомкостюме пингвина, является на самом деле Максимом Костровым, депутатом отпартии «зеленых». Он хотел меня убить вот этим ножом, да, который тут лежит. Ипризнался мне в убийстве еще четверых человек, нет, даже пятерых. Он убилжурналиста Подрезова, потому что тот его шантажировал, а потом уничтожалсвидетелей – Ларису Гребенюк, потому что она знала про из общие с Подрезовымдела, Подрезов расспрашивал ее про Максима; Ивана Ладуненко, потому что тотслучайно видел его вместе с Подрезовым, потом Лифарева, с помощью которогоМаксим прокручивал свою грандиозную аферу с деньгами на очистные сооружения. Иуже потом он убил Ольгу Головко, свою любовницу, на квартире которой онвстречался с Подрезовым. Таким образом, он устранил всех, кто в нашем городетак или иначе мог связать его с убийством журналиста Подрезова.

– Если у вас нет вопросов, то можно нам уйти?

Милиционер ответил, усмехаясь, что у него миллион вопросов,и не только у него, но он видит, в каком я состоянии и подождет до завтра, темболее что сейчас уже ночь, пусть только я скажу, а за каким, простите, чертом,Кострову понадобилось убивать меня, чем я-то ему помешала?

– Он вбил себе в голову, что я видела его, когда онсадился в машину к Подрезову за несколько часов до убийства.

– Вы действительно его видели?

– Его – да, но больше никого. У меня не очень хорошеезрение. Максима я узнала, потому что он был мне знаком, но больше никого неувидела.

– А он не знал, что у вас плохое зрение?

– Не знал, я никогда не носила при нем очки.

Опер только махнул рукой и не стал спрашивать, почему.Только тут до меня дошло, что за всеми трагическими случайностями, которыепроизошли со мной за последние несколько недель, стоял Максим. Сколько раз запоследнее время я могла умереть!

Тяжеленная металлическая стойка в архиве под библиотекой,которая, по образному выражению нашего проректора по хозяйственной части, столет на месте стояла, а Мариночка бежала, коленочкой задела, стоечка упала иразбилась! Кстати, за это я ему при случае отомщу.

Потом какая-то машина с затененными стеклами там на стройкеявно хотела меня сбить. Потом случай в лифте. Сосед Борис спас мою жизнь,прикоснувшись к кнопке протезом. Если бы я нажала ее пальцем, хватануло бытоком насмерть!

И потом, когда мы были с Максимом наедине в той квартире.Ведь он собирался меня убить. Если бы судьба не подсказала мне наговорить ему стри короба про то, что я проболталась сестре о нашем свидании, мне бы точно неуйти из той квартиры живой. Господи, и как же я подставила бедную Аньку! Ведьон мог убить и ее, тогда Дашка осталась бы сиротой. От этих мыслей меня началабить крупная дрожь и я опять прижалась к Алику, стуча зубами. Опер понял, чтобольше он от меня ничего не добьется. И велел врачам из «скорой» везти меня вбольницу. Я вцепилась в Алика и оторвать его от меня мог только подъемный кран.

– Не бойся, Маришка, поедем, я все улажу, – шепнулон мне.

Нас погрузили в машину, но по дороге Алик уговорил врачаподбросить нас до его дома, потому что в свой я ехать отказывалась, а к нему вцентр было близко. Видя, что я не бьюсь головой о стену и могу идти своиминогами, врач согласился.

У Алика в квартире со мной началась форменная истерика, очевидно,при посторонних я еще могла держать себя в руках, а тут силы оставили меняокончательно. Я заставила Алика включить свет во всей квартире и все равно немогла остаться одна в комнате ни на минуту – мне казалось, что сейчас из-заугла выскочит ужасный пингвин и бросится на меня с ножом. Даже когда я смывалаостатки косметики в ванной, я оставила дверь полуоткрытой, и Алик дежурил вкоридоре. Он не растерялся от всего случившегося и первым делом заставил меняпозвонить домой. Я смогла поговорить только с тетей Надей и попросила ееурегулировать вопрос с моими домашними. Тетя Надя еще немного побеседовала сАликом, он коротко обрисовал ей ситуацию.

Алик напоил меня чаем, причем я согласилась пить, толькокогда он сидел рядом. Чай помог, но ненадолго, потому что вскоре я опять началатрястись и беспрерывно повторять: «Прости, прости меня!»

Был третий час ночи, и Алик попробовал уложить меня впостель. Я не возражала, но только здесь, с ним, одна в комнате я спатьотказывался. Не знаю, сколько раз за эту ночь он пожалел, что не отправил меняв больницу, мне он про это впоследствии не говорил, но признался, что, когда яприжалась к нему, целовала и так жалобно просила не оставлять меня одну, он невыдержал и немножко потерял голову. Представляю, какой ужасный у меня тогда былвид, и только такому сердобольному человеку, как Алик, могла прийти в головумысль заняться со мной любовью, а может, он это сделал от отчаяния. Тем неменее это действие возымело желанный эффект – я немного успокоилась и пересталатрястись и плакать. Но заснуть ему я все равно не дала до самого утра, так чтоему пришлось применять свое успокаивающее средство еще два раза.

Мы все-таки немножко поспали, а когда проснулись позднимутром, у нас началась странная жизнь. Я была спокойна и послушна, но толькорядом с ним. И делала только то, что говорил мне Алик. Звонили из милиции,требовали привезти меня на допрос. Я категорически отказалась, Алик выпросил уних трехдневную отсрочку. Приезжала тетя Надя, привезла мои вещи, я к ней дажене вышла, но она не обиделась. Алик попросил тетю Надю сходить в магазин ипринести нам продукты, потому что о том, чтобы я выпустила его на улицу, немогло быть и речи. Первый день мы все делали вместе. Вместе готовили еду,вместе мыли посуду. Ему надо было работать, поэтому я садилась на диване иделала вид, что читаю, а сама смотрела на него сзади. Больше всего на свете мнехотелось стать собакой, подойти и положить голову ему на колени. На третий денья немного оживилась, решила заняться уборкой и даже смогла остаться ненадолгоодна на кухне и в ванной. Вечером опять звонили из милиции, вызывали меня наутро. Я опять расплакалась и испугалась. Видя, что все его усилия привести меняв норму могут пойти прахом, Алик от отчаяния позвонил следователю Громовой. Незнаю, как уж ему удалось ее уговорить, но на следующий день оперы приехали кнам домой. Мы уселись на кухне, я даже приготовила кофе. Один был мой знакомыйДима, а второй постарше и посолиднее, звали его Владимир Петрович.

Они внимательно выслушали мой рассказ о той ночи намаскараде, потом старший с сомнением пожал плечами и сказал, что в кровиразбившегося насмерть человека обнаружено столько наркотика, что непонятно, какон ходил и говорил.

– У вас не создалось впечатление, что он был поднаркотиком?

– Все было так ужасно, у меня создалось впечатление,что он сумасшедший, но может, это был наркотик, я плохо в этом разбираюсь.

Дальше из нашего разговора я поняла, что ничего неподтверждает моих слов. Максим мертв, и только Алик видел, что он пытался меня убить.Все остальное я со страху могла и придумать, во всяком случае, по лицам этихоперов было видно, что они мне не очень-то верят. Я незаметно придвинула свойстул поближе к Алику, потом сказала: