В это мгновение я изловчилась и ударила его по лицу. Я немогла вырваться, но на то, чтобы съездить ему по морде, пока этот выродокрасслабился и пел соловьем, сил у меня хватило.

Он отшатнулся.

– Ты все испортила, такие прекрасные мгновения. Яненавижу тебя.

Видимо, ударив, я сбила с его носа прищепку, изменявшуюголос и теперь он говорил своим собственным голосом. Голосом Максима.

Я была поражена, но этот голос я узнала бы из миллионадругих голосов. Пелена спала с моих глаз. Мир перевернулся, только не с ног наголову, а наоборот, все наконец встало на свои места. Я вспомнила всенедомолвки, все странности в поведении Максима, как он буквально преследовалменя и требовал встречи, а сам прятался и не хотел, чтобы нас видели вместе, ая, дура, думала, что он боится журналистов. Эти полупустые рестораны,подозрительная квартира, ведь я абсолютно его не интересовала, но зачем же,зачем…. Что-то внутри меня уже давно знало правду. Я не хотела знать эту правду,поэтому заглушала свой внутренний голос, но именно поэтому я не хотела встреч сМаксимом и близости с ним.

– Максим, – сказала я устало, – зачем всеэто? Что тебе сделали все эти люди? Что тебе сделала я? Или у вас в Москветеперь так развлекаются?

Он отступил на шаг, отпустил руку, сжимавшую нож, и,воспользовавшись этим, я бросилась к двери. Видимо, разоблачение на какой-томиг выбило его из колеи, но на этот раз я успела выскочить в коридор.

Однако далеко убежать я не смогла: он нагнал меня, схватил заволосы и резким рывком развернул к себе. В который уже раз за эти страшныеминуты я увидела близко-близко белую маску пингвина, маленькие черные глазки,крючковатый нос… А еще говорят, что пингвины – безобидные, добродушные,симпатичные птицы…

– Ты спрашиваешь – зачем все это, – прошептал онсвистящим шепотом, – затем, что все вокруг пропитано ненавистью ипредательством! Этот Подрезов, всеобщий любимец, рубаха-парень… Он крутилсявокруг меня – ах, сделаем передачу, ах, портрет нашего современника, ах, чегодобиваются питерцы! Вынюхивал, выспрашивал, собирал материалы, – тыдумаешь, из любви к правде, из журналистского долга? Думаешь, ему было дело доприроды, до детей? Он хотел раскрыть глаза телезрителям на махинации вокругэкологических проектов? Да он просто хотел на этом заработать, как и всевокруг!

– Но на чем заработать, чем же ты занимаешься?

– Ах, нам интересно! Ну, слушай, все равно никому уженичего не расскажешь. Экология сейчас на первом месте, особенно в нашемзагаженном городе. Нужны очень дорогие современные воздухоочистительныесооружения, иначе вы все тут постепенно подохнете и дети будут уродами. Этодаже в Москве поняли. И утвердили проект, денег дали. И город выделил огромныеденьги, потому что помирать-то никому не охота, не может же мэр по городу впротивогазе ходить. Здесь проектом занимался Лифарев. Нашел нужную фирму, всеорганизовал так, что комар носу не подточит. У меня в Москве все нужные людисхвачены, нашли западного инвестора, которому тоже заработать охота. Я с нимтам договаривался, чтобы осложнений не было, а то пронюхают писаки эти… Ипотекли денежки, всем хватало, никто не в обиде.

– А как же проект?

– Ты всегда была дурой, – констатировал он, –проект – дело долгое, пока там что будет, потом пересмотрят, то, се, я вообщени за что не отвечаю, депутат я. А Подрезов, сволочь, нутром чуял, что не таквсе в этом проекте. Сунулся было к Лифареву, тот начеку был. Тогда он фирмунашел, которая в проекте участвует. Ну, там ребята крутые, ничего ему необломилось, к зданию близко не подпустили даже. Подрезов поутих вроде, а потомко мне обратился, еше в Москве, чтобы передачу сделать. Как откажешься, сразузаподозрит.

– Ты врешь, Максим. Тебе самому хотелось, чтобы протебя персональную передачу сделали, этим он тебя и купил. Ты тщеславный очень.

Мне уже стало все равно, и я решила не следить за своимисловами.

– Не твое дело! В общем, допер он как-то, что раззападный инвестор, то можем мы к переводчикам обратиться, вычислил Ларису. ОнаЛифарева знакомая, переводила нам все сама. Но разговаривал с ней я, потому чтоЛифареву в городе светиться никак нельзя было.

– Значит, Подрезов тебя выследил!

– Надо думать, – неохотно согласился он, –вообще-то журналист он был хороший, дело свое знал. Он раскопал на менякомпромат и попросил о встрече, а встретившись, назвал пену. Знаешь, какую? Онхотел половину, половину всего, что имел я! За что? Я все устроил, я рисковал,это была моя идея, а этому за что? Но, в конце концов, дело даже не в деньгах.Шантажисты – страшный народ, им все мало. Стоит заплатить один раз, и все. Тына крючке. Но я бы не решился, если бы он так не вел себя… Когда я вытаращилглаза, узнав сумму, он, усмехаясь, сказал, что за каждый день промедления будетнабавлять по десять процентов. Счетчик он, видите ли, включил! Сволочь! Тогда ясказал ему, что деньги на даче у моего компаньона. Он поверил, он никак недумал, что я смогу… сделать то, что сделал, ведь мы ехали по городу у всех навиду. Он не верил до последней секунды. Когда я попросил его остановиться, –я схватился за сердце, полез в карман за валидолом, – он был совершенноспокоен, смотрел на меня, усмехаясь: «Горите на работе, совсем здоровье небережете», – и когда я ударил его, он был так удивлен…. он не испугался, апросто удивился. А я смотрел, смотрел, как гаснут его глаза, как жизнь уходитиз них по капле. Я слушал его пульс, а когда сердце остановилось, дождалсякогда шоссе опустело и выбросил его из машины, а сам доехал до станции, оставилего машину в укромном месте и вернулся в город в битком набитой электричке.Никто не заметил меня. Самое безопасное – быть в толпе, в толпе все анонимны.

– А остальные? За что ты убил остальных?

– Остальные? Я должен был обезопасить себя. Лифаревзнал все, что знал журналист, – еше бы, ведь его подпись стояла на всехбумагах, связанных с теми очистными сооружениями. Рыльце у него было в пушку,но, узнав о смерти Подрезова, он занервничал и мог наделать глупостей. Чтоможет быть опаснее испуганного человека? Мне пришлось это сделать на всякийслучай, я не мог рисковать.

– А Лариса? И этот, Ладуненко?

– Они тоже были опасны. Ларисина фирма имеет правоофициально заверять переводы, их документы признают юристы в любой стране.Подрезов у нее побывал, и эта дура много чего ему наболтала, сумел он ееразговорить, действительно журналист был хороший. Потом она бы сообразила, чтоя мог быть причастен к его смерти. Пришлось ее… из окна, но не жалко –редкостная была стерва!

– За это не убивают. И не тебе решать, кто достоинжизни, а кто – нет.

Казалось, он не слышал моих слов, он прислушивался только кчему-то внутри себя и продолжал говорить:

– А шоферу просто не повезло. Он нас с Подрезовымпросто несколько раз возил на своем микроавтобусе. А нас ничего не должно былосвязывать. Я же говорю – ему просто не повезло. Он, конечно, о наших делахничего не знал.