— Да какое предзнаменование... Камень на солнценакалился, лопнул. Хочешь, погляди.

Все железо Томасу показалось легче звериной шкуры, с которойне расставался язычник. Побежал, заглянул, протиснулся дальше, едва незадавившись в узком проходе, закричал во весь голос:

— Там вдали свет!.. Похоже, выход в какую-то долину!

Он слышал приближающиеся сзади шаги. Сердце замерло: шагикалики

выдали то, что уже ощутил он сам. Тот, кто пытался ихпогубить здесь, в мире живых, намеренно открывает дорогу!

Из щели веяло холодом и сыростью, словно вела не в ад с егокострами и огненными озерами, а в болота родной Британии. Плечи Томасаопустились. Во всей фигуре было столько печали, что голос калики потеплел,потом Томас ощутил, как на плечо упала широкая ладонь, легкая, как перышко, итеплая, как нагретое перед камином одеяло:

— Что скажешь?

Томас глубоко и прерывисто вздохнул, как ребенок последолгого плача:

— Не для пиров создал Господь человека, не для пиров.Как думаешь?

— Ну, почему же... — ответил Олегуклончиво. — Разве не дал свободу выбора?

— Дал ли?

— Можешь вернуться.

Рыцарь по-волчьи улыбнулся. Железо противно скрипело, когдаполез в щель, а Олег, оглядевшись, покачал головой. Меднолобого друга, понятно,что заставляет лезть в саму преисподнюю. Любовь, одухотворенная часть животногосовокупления, еще долго будет вертеть людьми, как водоворот щепками. Но чтозаставляет идти с ним его, мудрого, повидавшего, разочарованного?

Томас протискивался с усилием, скрипел, звякал, а в голосетоже прозвучало железо:

— Ты хочешь сказать, что наш противник... следит занами и сейчас?

Голос за спиной был полон ядовитой горечи:

— Я этого не сказал. Это ты сказал.

Воздух был прохладный, Томас выпал из узкой щели в сумрак,пораженно оглянулся. Калика шел следом, за его спиной блеснули яркие лучижгучего полуденного солнца. От одежды калики пахло зноем, горячей пылью, на лбублестели капельки пота. Он перевел потрясенный взор на странную долину.

Солнце, опускаясь за горы, поранилось об острые клыки вершини залило темнокрасной кровью горы. Томас видел, как кровь стекает в долины, нораспухший от боли шар багрово исчезал за частоколом гор, и кровь темнела, еепоглощала зловещая чернота, что победно поднималась снизу. Он чувствовал, каксердце сжалось от тревоги, грудь стеснилась страхом и смятением.

В трех полетах стрелы грозно шумел лес. Ветви уходили прямов темное небо, сливались. Томас угадывал движение, что-то проносилось, нагибаяветви: то ли плотные тучи, то ли неведомые ночные звери, складывая крылья,садились на верхушки.

Стволы все в три-четыре обхвата, чудовищные, с огромныминаростами, наплывами, черными впадинами, откуда злобно сверкают желтые глазаневедомых тварей.

Калика отряхнулся, по сторонам не смотрел. Томас спросилшепотом:

— Это уже... не наш мир?

— Ты вроде бы сюда и хотел, — отозвалсяОлег. — Пошли.

— Хотеть одно, — пробормотал Томас.

— Пойдем?

— Олег, скажи еще... ты уже чувствуешь, что нашпротивник... который следит за нами... не человек? Ну, не маг из Семи Тайных?Или какой-нибудь могучий маг, которого не знают Тайные? И ты не знаешь?

Олег поколебался, но мужчину не следует оскорблять ложнымиутешениями, и он, покачав головой, молча пошел вдоль леса по крутому косогору.Томас почти сразу услышал злобное мяуканье, огляделся в недоумении и страхе,никого не узрел. Когда же прошли еще с сотню шагов, навстречу вышла рысь — огромная,пятнистая, с торчащими волосами на ушах.

Томас свернул левее, но и там прогремел грозный рев.Раздвигая ветви, вышел массивный лев, тяжелый и грозный. Он зевнул, распахнулчудовищную пасть, до Томаса докатилось смрадное дыхание. Глаза льва горелижелтым огнем. Томас сделал движение обойти справа, но из кустов вышла худая и соскаленной пастью волчица. Шерсть висела клочьями, ребра торчали, натягиваякожу, живот присох к спине.

— Придется сражаться, — пробормотал Томас. Онпотащил меч из ножен. — Сэр калика...

Калика очнулся от дум, дико огляделся:

— А?.. Что?.. Где...

— Звери, — объяснил Томас, он изо всех силсдерживал дрожь. — Трое! А нас только двое.

Калика посмотрел на зверей, отмахнулся:

— Да ладно тебе. Они что-то означают, из-за чего наверхне пройти. Во всяком случае, тебе. Лев означает гордость, а это смертный грех.

Томас сказал с досадой:

— Тогда рысь означает пороки! Думаешь, я забыл техполовецких дев?

Ночь была темна, да еще и странные волны черного тумана исходилииз недр земли, но Томас все же рассмотрел на фоне звездного неба высокуюфигуру. Человек медленно перемещался, почти не касаясь ногами земли, а кое-гдепо рассеянности и не касался вовсе. Одежда Томасу показалась странной, непо-мужски свободная, похожая на халат, только снежнобелая и с красной полоскойвнизу. Ноги до колен голые, волосатые, в деревянных сандалиях, а на головевместо шлема шевелит острыми листиками лавровый венок.

— Эй, — крикнул калика, — где вход-то?

Человек повернул голову, мгновение всматривался. Осанка его,и без того величавая, стала царственной. Он красиво закинул одну руку за спину,чуть запрокинул голову и сказал нараспев:

— Ты должен выбрать новую дорогу...

— Это я знаю, — сказал Олег нетерпеливо, —где вход?

— Цепь горных высей, возбраняя вход, — сказалчеловек красивым певучим голосом, — в свой город мне, врагу его устава...

— Ты не умничай, — посоветовал Олег, — тыпальцем покажи!

Томасу показалось, что благородный певец обиделся, но плебсесть везде, обижаться на него, что плевать против ветра, и человек, надменноткнув пальцем влево, величаво воспарил, медленно помовая дланями, красиво изагадочно растаял в клубах тумана.

— Ага, — сказал калика довольно, — так я идумал. Но за спрос не бьют в нос. Так надежнее. Теперь не отставай.

— Грубый ты, сэр калика, — посетовал Томас ему вспину. — Как я с тобой общаюсь, ума не приложу. Меня наверняка возьмут нанебеса вместе конем. Как великомучеников.

Калика сбежал по косогору. Каменная стена надвинулась,закрывала половину мира. Томас едва поспевал, вполуха слушал, как Олегпробурчал:

— Он сам напросился. Тут спешим, а ему стихиприспичило. Вдохновение называется! Тебе что, а я их уже слышал. Ну, когда онживой был.