Но он ее даже не слышал.

— Да! — сказал Степан отрывисто.

— Павел Андреевич, это Хорошилов Сергей, я из вашего офиса…

Голос был совсем незнакомый. Степан не знал никакогоХорошилова Сергея из офиса.

— Я охранник, Павел Андреевич, — пояснил голос неуверенно, —с Большой Дмитровки… Вы меня слышите, Павел Андреевич?

— Слышу. — Степан уже знал, что там, в офисе на БольшойДмитровке, что-то случилось, и что он сейчас об этом узнает, и что изменить уженичего нельзя потому, что это уже случилось, случилось, и деваться ему, ПавлуСтепанову, некуда.

— У нас ЧП, Павел Андреевич. Вы можете приехать?

— Да, — сказал Степан. — Могу. Минут через пятнадцатьприеду. Жертвы и разрушения есть?

Инга Арнольдовна посмотрела на него как на полоумного, азамерший соляным столбиком Иван напрягся еще больше. Степан отвернулся от них.

— Жертв нет, — доложил Сергей Хорошилов, — но вам, наверное,лучше приехать, Павел Андреевич.

— Сейчас буду. — Степан осторожно положил смолкшую трубку впепельницу и за воротник притянул к себе Ивана. — Ну что ты так пугаешься,дурачина? Просто у меня дела. У меня всегда… дела.

— У тебя неприятности, да, пап? — В глазах у него прыгалстрах, и Степан ненавидел себя за то, что его сыну было так страшно.

— У меня все время какие-нибудь неприятности. — Он старалсябыть как можно более убедительным. — Ничего такого. Я справлюсь. Только ты,пожалуйста, не пугайся так сильно.

Он положил ладонь на золотистую макушку и посмотрел на ИнгуАрнольдовну.

— Я должен уехать, — сказал он, хотя это и так былосовершенно ясно, — вы сможете с ним побыть еще часок? Если нужно, я заплачудополнительно, и домой вас отправлю на такси, и за такси тоже заплачу…

Она выслушала всю тираду совершенно хладнокровно.

— Да, — сказала она и повернулась к Степану спиной, чтобыдостать с полки чашки, — конечно, мы вполне сможем еще немного побыть вместе сИваном. Только я считаю, что, прежде чем уехать, вам непременно следует выпитьчаю.

Акцент — или не акцент, а какая-то странность речи —неожиданно проступил особенно отчетливо, и Степан подумал, что она, наверное,начинает так говорить, когда злится или чего-нибудь не понимает.

— Я не могу сейчас ничего пить, — пробормотал он. — У меняЧП на работе.

— Оно ведь все равно уже произошло, — отрезала ИнгаАрнольдовна и показала глазами на Ивана. — Десять минут вряд ли будут иметьзначение. Садитесь, Павел Андреевич.

Она что, совсем ничего не понимает? Сказано же —неприятности на работе! Чаи распивать ему некогда, ведь ему даже неизвестно,что именно там стряслось! Хорошо, если на самом деле трупов нет!

— Пап, садись! — словно очнувшись, заверещал Иван и поволокв сторону тяжелый стул, чтобы отцу было удобнее сесть и не осталось никакихсомнений, стоит или не стоит пить чай. — Садись, пап! Это же очень быстро, пятьминут всего. И молока можно налить, чтобы было похолоднее!..

— Вот ваша чашка. Вы в самом деле будете с молоком? Нет? Такя и думала. Это печенье. Пока Валентина Ивановна убиралась, мы испекли. Иван,давай сыр и ветчину, я думаю, что мы должны предложить твоему отцу бутерброды.Иван, какой джем ты будешь, малиновый или клубничный?

Мягко чмокнул закрывшийся «Электролюкс». Щелкнула крышка нащегольской немецкой банке с джемом. Звякнула ложечка. Вода полилась в кружку стем особенным глухим звуком, который может издавать только крутой кипяток.

Запахло свежезаваренным чаем, малиной и булками.

Степан схватился за карман, в котором должны были бытьсигареты.

Эти звуки и запахи были из другой жизни. Не из жизни ПавлаСтепанова. Они не могли и не должны были иметь к нему отношения. Онирасслабляли. Уничтожали оборону. Их следовало срочно заглушить. Вот… хотьсигаретами.

«Успокойся, — приказал он себе, — она затеяла это вовсе недля того, чтобы поймать тебя на чем-нибудь. Она затеяла это ради твоего сына,которого до дрожи напугал телефон. С ним нужно попить чаю, и он удостоверится,что все не так страшно».

— Ты не жди меня, ложись спать, — сказал Степан, прихлебываячай, — Инга Арнольдовна меня дождется, а ты не жди.

— А она до тебя не уедет? Инга Арнольдовна, вы не уедете?

— Я же не оставлю тебя одного в пустой квартире, — ответилаона рассудительно, — зачем ты еще кладешь сахар? Вполне достаточно джема.

— Я люблю, когда сладко, — сказал Иван упрямо, и Степанпокосился на него из-за своей кружки. Очевидно, эти разговоры велись уже не впервый раз, и в Ивановом тоне звучали знакомые капризные нотки, что означало,что он уже вполне пришел в себя, для того чтобы спорить и отстаивать свои правана сладкий чай.

Да. Прибалтийская крыса вполне знала свое дело. И совершенноочевидно, она знала его лучше, чем идиотка Клара, дай Бог ей здоровья и счастьяв личной жизни.

— Большое спасибо, — неловко сказал Степан Инге Арнольдовнеи даже как будто поклонился слегка. Они некоторое время рассматривали другдруга, а потом он добавил:

— Все было очень вкусно. Печенье особенно.

Она молча кивнула.

Иван, совершенно успокоенный, выскочил его проводить итолько попросил напоследок:

— Ты все-таки постарайся не очень поздно, пап.

— Я постараюсь, — пообещал Степан.

Ингеборга услышала, как хлопнула входная дверь, как щелкнулизамки, и мимо нее, топая, промчался Иван, чтобы посмотреть с балкона, как отецсядет в машину.

«Все было очень вкусно. Печенье особенно».

Она усмехнулась и поставила в раковину его пустую кружку.

Он так и не попробовал печенье — она знала это совершенноточно, — поэтому не мог знать, вкусное оно или нет.

Он благодарил ее вовсе не за чай и не за печенье.

Странный человек Павел Степанов.

На лестничной клетке курил прораб, и Степан до тогоизумился, что даже не сразу ринулся из лифта в коридор, где громкоразговаривали какие-то люди и пылал свет. Прорабу было совершенно нечего делатьв офисе, да еще в одиннадцатом часу вечера.

— Здорово, Петрович. Ты как тут оказался?