Милочка в куртке и шапке с сумкой через плечо прошла черезкомнату к выходу и сердито там хлопнула дверью – ей, видимо, не нравилась бурноразвивающаяся родительская пьянка.

– Фи-гу-рист-ка, – запоздало показал ей вследслегка уже неверным пальцем десятиборец. – Сколько на вашейбелогвардейщине искусственных катков?

– Три, – сказал Лучников.

– А у нас сто три!

Саша вытащил ногу из-под попки и направился в прихожую. «Мояпоходка, – подумал Лучников, – или его?» Гордо неся гордыйлучниковский нос, Саша закрыл за собой дверь плотно и решительно. Явно детиздесь в оппозиции к коньячным беседам родителей.

– Хоккей, – кивнул ему вслед папа Суп. – Большоебудущее!

– Ну, вот мы и одни, – почти бессмысленнозахохотала Татьяна.

– Так почему же ты не отвечаешь на мой вопрос? –Десятиборец придвинул свой стул ближе к Лучникову и снова налил рюмки. –Ну! Профессионалы мы или любители?

– Ни то, ни другое, – сказал Лучников.

– То есть?

– Спортсмены в СССР – государственные служащие, –сказал Лучников.

Шестая рюмка повисла в воздухе. Челюсть у десятиборцаотвалилась. Таня зашлась от восторга.

– Андрюшка, браво! Суп! Ты готов! Сейчас лягушкупроглотишь! К такому повороту их на семинаре не подготовили!

Она раскачалась на стуле и влепила Лучникову поцелуй в щеку.Стул из-под нее вылетел, но она не упала (атлетические реакции!), а перелетелана колени к Лучникову и влепила ему еще один поцелуй, уже в губы.

– Ты, однако, Татьяна… – пробормотал десятиборец. -…Всеже невежливо, между прочим… чужого человека в губы…

– Да он же нам не чужой, – смеялась Таня ищекотала Лучникова. – Он нам идеологически чужой, а по крови свой. Русскийже.

– В самом деле русский? – удивился супруг.Лучников чрезвычайно вдруг удивился, обнаружив себя в

зеркале стоящим с открытым гневным лицом и с рукой, всобственническом жесте возложенной па плечи Татьяны.

– Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мыот Рюриковичей род ведем!…

– Рюриковичи… белорусы… – хмыкнул десятиборец. –Дело не в этом. Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был нсреакционный! Ходи за мной!

Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, непереставая смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала«Баллада о Джонс и Ёко». Под эти звуки троица проследовала в темную спальню,где словно гигантская надгробная плита светилось, под уличным фонаремсупружеское ложе.

– Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящейгрусть, – вдруг нормальным человеческим топом произнес десятиборец.

Лучников ушам своим не поверил.

– Что? Что? Ушам своим не верю.

– Суп у нас любитель поэзии, – сказалаТаня. – Суп, это чье ты сейчас прочел?

– Борис Мандельштам, – сказал десятиборец.

– Видишь! – ликуя, подпрыгивала уже на супружескомложе Татьяна. – У него даже тетрадка есть с изречениями и стихами, нехала-бала! Интеллигенция!

– Смотри сюда! – угрожающе сказалдесятиборец. – Вот они и здесь – этапы большого пути. Места не хватает.

Вдоль всей стены на полке под уличным фонарем светилисьстатуэтки и кубки.

– Почему ты зовешь его Суп? – спросил Андрей. – Почемуты так метко его назвала?

– Это сокращение от «супружник», – хихикнулаТатьяна.

– Л почему ты ее зовешь па ты, а меня на вы? –вдруг взревел десятиборец. – Подчеркиваешь превосходство?

Он махнул огромной своей ручищей – крюк по воздуху.

– Что же ты впустую машешь? – сказалЛучников. – Бей мне в грудь!

– Ха-ха, – сказал Суп. – Вот это по-нашему,по-товарищески. Без дворянских подъебок.

– Вот оно, – спортивное единоборство двухсистем! – смеялась Таня, сидя па супружеском ложе.

В комнате, освещенной только уличным фонарем, она показаласьсейчас Лучникову настоящей падлой, сучкой, ждущей, какому кобелю достанется.Скотское желание продрало его до костей, как ошеломляющий мороз.

– Ну, бей, Суп! – тихо сказал он, принимаятайваньскую стойку.

Началась драка в лучших традициях. Лучников перехватывалотлично поставленные удары десятиборца и швырял его на кровать. Тот явно непонимал, что с ним происходит, однако по-спортивному оценивал ловкость партнераи даже восхищенно крякал.

– Прекрати, Андрей, – вдруг сказала Таня трезвымголосом. – Прекрати это свинство.

– Пардон, почему это я должен прекратить? – сказалЛучников. – Я не толстовец. На меня нападают, я защищаюсь, вот и все.Приемы до конца нс довожу. Суп твой цел и посуда цела…

Вдруг у него взорвалась голова, и в следующий момент оночнулся, сидя на полу, в осколках, в облаке коньячных паров. Лицо было залитокакой-то жидкостью.

– Жив? – долетел с супружеского ложа голосдесятиборца. Значит, швырнул ему бутылку «Курвуазье» прямо в лицо. В рыло. Вхавалыник. В харю. В будку. Как они здесь еще называют человеческое лицо?

– Таня? – позвал Лучников. Она молчала.

Он понял, что побит, и с трудом, цепляясь за предметы, застулья и стеллажи, стал подниматься.

– Поздравляю, – сказал он. – Я побит. Честныйпоединок закончился в твою пользу, Суп.

– Теперь катись отсюда, – сказал Суп. –Выкатывайся. Сейчас я буду женщину свою любить.

Таня лежала лицом в подушку. Лучников в темном зеркале виделправую половину своего лица, залитую кровью.

– Женщина со мной уйдет, – сказал он. – Уменя разбита голова, а у женщин сильно развит инстинкт жалости.

Таня не двигалась.

– Я так рад, что не убил тебя, – сказалСуп. – Не хватало только редактора «Курьера» убить. По головке бы за этонс погладили.

– Таня! – позвал Лучников. Она не двигалась.

– Послушай, уходи по-человечески, – сказалСуп. – Мы пятнадцать лет с Танькой живем в законном браке.

– Татьяна, пойдем со мной! – крикнулЛучников. – Неужели ты ее пойдешь сейчас?