– Я тоже более не испытываю к Ане нежных чувств, –заявил внук, – но нельзя же просто отшвырнуть женщину, с которой тебясвязывали чувства? Неблагородно это.

Я с одобрением посмотрел на Славу, что бы там ни говорили,но на почве хорошей генетики, удобренной правильным воспитанием, вырастаютрадующие всех цветы. Честно говоря, я думал, что подобных юношей уже несуществует. Это мы с приятелями во времена славной молодости употребляли слово«благородно» и боялись обидеть девушку не то что действием, а даже взглядом.Букетно-конфетная стадия ухаживаний плавно перетекала в кино-театральную, затемкафе-ресторанную, и часто на этом роман обрывался. Наши девушки не былираскрепощены, и они знали себе цену, просто так, ради спортивного азарта, впостель не укладывались. Это сейчас постель не повод для знакомства. Мне поройкажется, что мы были излишне наивны и упустили лучшие годы, нынешние молодыеагрессивны, может, они правы? Жизнь дается один раз. В общем, я считал, чтослово «благородство» сегодня не в чести, и вот, пожалуйста, вижу Славика, внука,любовно взращенного Загребским.

– Сам я на торжество не пойду, – пояснил меж темюноша, – Ане от меня принесут букет, коробку с колечком и открытку спожеланием счастья. В конце я в ней приписал: «Прости, нас разлучаютобстоятельства, память о тебе навсегда останется в моем сердце, прощай, мы невстретимся более».

– «…друг другу руки не пожмем, – неожиданно ляпнуля, – прощай, твое сердце на воле…»

Славик с изумлением взглянул на меня.

– Простите, я невольно продолжил стихотворение, – началоправдываться я, – кстати, не ручаюсь за точность цитаты, слегка подзабылклассику.

– Так я, дедушка, пойду? Учебники покупать надо, – ожилСлавик.

– Ступай, дай я тебя поцелую.

Закончив процедуру лобзаний, Загребский воскликнул:

– Ваня, почаевничаем?

– Думаю, мне пора.

– Постой, дружочек, – удивился ВладиленКарлович, – ведь я не успел тебе о Галечке рассказать.

Кряхтя, профессор встал, открыл один из многочисленныхшкафов и начал вытаскивать из его недр огромные, пыльные фотоальбомы. Я понял,что пропал, но деваться было решительно некуда, оставалось лишь одно:покориться обстоятельствам.

– Спасибо, – заулыбался я, – но чая, право, нехочется. Вот если бы вы разрешили мне помыть руки. Извините, весь день погороду катаюсь.

– Да, да, дружочек, – листая необъятные тома, ответилправильно понявший меня профессор, – туалет налево по коридору.

Я вошел в сортир и поразился запущенности санузла. Хотя вдоме сейчас живут лишь старик да Славик, первый, наверное, плохо видит, авторому наплевать на чистоту.

– Слышь, Аньк, – послышался за спиной голос Славы.

Я вздрогнул и обернулся: вдруг забыл запереть дверь изанимаюсь весьма интимной процедурой прилюдно.

Но створка была плотно закрыта.

– Так где мы туснемся? – продолжал внук профессора.

И тут я сообразил, в чем дело. Слава сейчас на кухне, туалетграничит с так называемым пищеблоком, стена между помещениями тонкая,слышимость прекрасная.

– Бабло имеется, – несся голос Славика, – хватитваще, блин! Ха-ха-ха, ты права! Он поверил, что на книжонки стока нада! Ну хренстарый! Ты че! Он бабками набит, в столе их складирует! Вау, умора прям! Не,не, у него ща придурок сидит, приятель сына, передачу о мамахен хочет делать!Да жива она пока, но хорошо бы отъехала, а то че мне с овощем делать! Ха-ха-ха!Ладно, где чморимся? В «Пирамиде»? Отстой! Там хавка поганая, поперли в «Рощу».Косой придет? Ну, чао, бамбино!

Затем послышался свист, он удалялся от кухни, я выждал паруминут, вышел из туалета и вернулся в кабинет.

– Так вот, – Владилен Карлович мигом ринулся в бой привиде меня, – тут свадебные фото Бори и Гали.

Мне пришлось перелистывать пыльные страницы.

– Дедушка, я поехал в книжный магазин, – заглянул вкомнату Слава, – а потом отправлюсь к Диме, мы у него позанимаемся,вернусь поздно, ты спать ложись, только цепочку не накидывай.

– Очень много не читай, – посоветовал наивныйдедушка, – а то глаза испортишь.

– Надо же хорошо подготовиться, – ответил Слава иглянул на меня, – до свидания, рад был познакомиться.

Я кивнул, удивляясь в душе лживости юноши. Впрочем, следуетпризнать, что он крайне талантливый актер, мастер перевоплощений, этакогопаиньку из себя корчит, а на самом деле дурит голову наивному деду. Может,стоит открыть Загребскому глаза?

– А это Галечка выходит из роддома, – продолжал темвременем профессор, – в одеяле Славик, моя теперешняя единственнаярадость. Спасибо доброму господу, послал мне замечательного внука, чистого,трепетного мальчика. Знаешь, Ваня, он невероятно переживает за маму! Сердцекровью обливается при виде его страданий. Я намедни так его порадовать хотел,что, несмотря на скудость средств, приобрел мальчику… этот… ну… с музыкой…

– Радио?

– Нет.

– Телевизор?

– Да нет.

– Магнитофон?

– Другое.

– Плеер?

– Что?

– Переносной проигрыватель.

– Такой бывает? – заморгал Загребский. – Скажитепожалуйста!

Я сдался и открыл следующий альбом, профессор моментальнозабыл о предыдущей теме разговора и ухватился за следующую.

– Тут Галечка ведет Славика в школу.

Я сдержал тяжелый вздох: нет, Загребскому нельзя сообщатьправду о внуке, и потом, старик попросту не поверит мне, выгонит с позором. Акак вы поступили бы на его месте, услыхав клеветнические высказывания в адреслюбимого внука?

* * *

Выслушав по телефону мой отчет, Нора коротко велела:

– Ваня, срочно домой.

– Что-то случилось? – напрягся я.

– Нет, но у меня возникли весьма интересные идеи, –туманно ответила хозяйка.

– Уже лечу, только разрешите зарулить в аптеку, Николеттенужно лекарства купить.

– К сожалению, от вздорности, жадности и вредности микстурпока не придумали, – отрезала Нора. – Ладно, так и быть, дуй ваптеку, и домой.

За прилавком стояла молоденькая розовощекая провизорша.