Он вытащил из-под раковины ящик и выкинул оттуда кастрюли исковородки. Они гремели, но не разбивались. Тогда он принялся один за другимоткрывать кухонные шкафы и швырять на пол посуду. Сперва это были тарелки,потом настала очередь стаканов. Среди них он обнаружил набор из восьми рюмочекдля вина, который хранился у Донны с двенадцати лет. Его он растоптал сособенным наслаждением.

Потом салатница. Большое сервировочное блюдо. Плейер фирмы«Сейрс», разбившийся с громким треском. Стив Кемп танцевал на всем этом,чувствуя, как твердый, как камень, член распирает ему штаны. Вена у него на лбупульсировала. В углу он отыскал коробку со спиртным, и аккуратно открывая бутылкиодну за одной, швырял их об шкафы. Скоро белые дверцы украсились причудливымиузорами джина, виски «Джек Дэниелс», «Амаретто» (рождественский подарок отРоджера и Элсии Брикстонов). Осколки стекла причудливо искрились в легкомсвете, падающем в окошко над раковиной.

Стив ворвался в комнату для стирки, выволок оттуда пачкистирального порошка, отбеливатель в большой синей бутылке, «Лестойл» и «ТомДжоб» и щедро разлил и рассыпал все это по полу.

Он высыпал содержимое последней пачки и заметил на стене запискуДонны:

«Мы с Тэдом уехали в гараж Джо Кэмбера. Скоро вернемся».

Это напомнило ему о реальности. Он был здесь уже полчаса, аможет и больше. В своей ярости он не замечал времени, а теперь пора былооставлять поле боя. Но сначала он оставит им маленький подарок.

Он стер с доски запись и написал большими квадратными буквами:

«Это тебе, дорогая».

Потом поднялся бегом по лестнице и вошел в спальню. Теперьон каждую секунду ждал, что зазвонит звонок, и кто-нибудь (какая-нибудь ееподруга) просунет голову в дверь, как он сам, и спросит: «Эй, кто-нибудь дома?»

Но это лишь прибавило ему возбуждения. Он расстегнул ремень,спустил штаны и извлек свой член, окруженный порослью рыжеватых волос. Всепроизошло быстро; он был слишком возбужден. Два-три резких движения рукой, и онсодрогнулся в оргазме. Сперма вылилась на покрывало.

Он поддернул джинсы, застегнул молнию (едва не прищемивголовку члена – вот было бы смешно! ). Он еще мог наткнуться на кого-нибудь подороге, и этому «кому-то» могли чрезвычайно не понравиться его багровое лицо ивыпученные глаза.

Он попытался собраться и успокоиться. Хм, поднятый им шуммог разбудить мертвого. Зачем только он бил эти горшки? О чем он думал?

Соседи могли услышать.

Но во дворе никого не было. Ничто не нарушало сонного покоя.Прямо перед ним возвышался забор, отделявший собственность Трентонов отсоседского участка. Справа открывался вид на город, раскинувшийся у подножияхолма. Стив мог видеть пересечение дороги №117 и Хай-стрит и Городской совет,возвышающийся рядом. Он стоял посреди двора, пытаясь прийти в норму.

Дыхание понемногу замедлялось, краска отлила от лба и щек.

«А что, если она подъедет прямо сейчас?»

Это прогнало все вернувшееся было спокойствие. Он оставилсвою визитную карточку. Если она позвонит в полицию, ему будет худо; но он недумал, что она решится на такое. Он мог рассказать там слишком много всего.«Сексуальная жизнь американской домохозяйки, как она есть». Хотя это было быбезумием. Лучше поскорее убраться отсюда. Может, как-нибудь потом он и позвонитей. Спросит, как ей понравилась его работа. Можно будет повеселиться.

Он вышел на улицу и быстрым шагом направился к своемуфургону. Никто не обращал на него внимания. Он влез в фургон, выехал на дорогу№117 и поехал в направлении Портленда. Там он уплатил пошлину и покатил на юг.Гнев прошел, и в голову начали приходить здравые мысли – что он сделал, ипридется ли за это отвечать. Он совсем разорил дом. Почему?

Он стал думать. Как школьник, кропотливо выводящий рисунок,стирая лишнее ластиком, он выстраивал картину случившегося и перестраивал ее,пока она окончательно не обрела в его сознании приемлемую для него форму.

Доехав до дороги №495, он повернул на запад, к молчаливымравнинам Айдахо, куда уехал в свое время и Папа Хемингуэй, когда состарился исмертельно устал. Он чувствовал подъем, который ощущал всякий раз, когда рвалстарые связи и уезжал в другое место. В такие моменты он чувствовал себя почтичто новорожденным, владеющим величайшей в мире свободой – свободой менять своюжизнь.

Переночевать он остановился в маленьком городке подназванием Твиненхэм. Уснул он легко. Он убедил себя, что разорение домаТрентонов – не мщение, но акт революционной анархии, направленный против парыбуржуазных свиней, готовых подчиняться любым фашистам, лишь бы те позволили имнаслаждаться своим мещанским раем. Это был почти героический поступок, егоспособ сказать «власть народу», что он говорил во всех своих стихах.

Засыпая, он подумал, что первым делом решила Донна, когдавернулась домой с ребенком. Эта мысль заставила его уснуть с улыбкой на губах.

В полчетвертого Донна поняла, что почтальон сегодня неприедет.

Она сидела, обняв одной рукой полусонного Тэда. Его губыраспухли от жары, лицо покраснело. Осталось еще немного молока, и скоро онанапоит им Тэда. Солнце в последние три часа пекло невыносимо. Даже сприоткрытыми окнами температура в машине была не меньше 100. Так бывает, еслинадолго оставить машину на солнце, но в нормальных условиях можно открыть окна,включить вентиляцию, и ехать. «Ехать», – какое сладкое слово!

Она облизала губы.

На короткое время она открывала окна, но боялась оставить ихтак. Она могла получить солнечный удар. Жара пугала ее, в первую очередь, из-заТэда, но еще больше она боялась, что в окне вдруг снова появится собачья морда,пускающая слюну и глядящая на нее красными глазами.

В последний раз она открывала окно, когда Куджо уходил всарай. Но теперь он вернулся. Он сидел у сарая, опустив голову, и смотрел на«пинто». Пыль у его лап была влажной от слюны. То и дело он рычал и хваталзубами воздух, будто ему что-то мерещилось.

«Ну, когда же он сдохнет?»

Донна рассуждала рационально. Она не верила в Монстров изшкафа; она верила в реальные, осязаемые вещи. Ничего иррационального вбешенстве сенбернара не было; просто больной пес, укушенный лисой или скунсом.Он вовсе не был божьим мщением ей, этаким Моби-Диком, четвероногим роком.

Но… она уже совсем решила попытаться добежать до крыльца,когда он вышел из сарая. Тэд. Нужно подумать о нем. Нельзя больше выжидать. Онуже стал говорить бессвязно, а глаза его смотрели на нее зачарованно, как убоксера, получившего серию ударов, и ждущего только последнего, чтобы рухнутьна ринг. Все это пугало ее и напоминало, что испытанию подвергаются еематеринские чувства. Тэд не мог ждать. Но он же и удерживал ее в машине, потомучто она боялась оставить его одного.