– Ох, я...

Я прижала палец к его губам.

– Давай заставим траву расти.

Он нахмурился.

– Возьми меня, – сказала я и отняла палец от егогуб.

Он улыбнулся ярко и открыто и стал будто моложе и...человечней.

– Если это твое желание.

– Кто теперь предлагает исполнить желание?

– Я предложу тебе все, что в моих силах исполнить.

Я села на него, и даже сквозь все слои одежды ощущение былоизумительным.

– Дай мне это, – сказала я, и на этот раз мойголос прозвучал хрипло.

– С охотой. Вот только разденемся.

Я смотрела ему в лицо. Кажется, программу действий он толькочто изложил.

Наши одежды посыпались на землю как дождь, которого здесь небыло целую вечность.

Аматеон упал навзничь на эту сухую, обезвоженную землю –будто драгоценность, оброненная на грубую серую простыню. Он начал светитьсяеще до того, как полностью разделся. Я провела рукой по его голому плечу, икожа засияла под пальцами, словно внутри у него вспыхнула молния, словно дажелегчайшего прикосновения к любой, самой нечувствительной части тела было ужеслишком много. Интересно, что случилось бы, выбери я более чувствительноеместечко.

Я коснулась кончиками пальцев груди, и свет стал разгоратьсяпод моими пальцами. Все его тело сияло яркой белизной, но под моими пальцамивспыхивал будто настоящий огонь – оранжево-красное пламя. Там, где я к немуприкасалась, он становился горячей; красное, жаркое пламя текло следом за моимипальцами. Я провела рукой по его животу, и одного этого было достаточно, чтобыон дернулся всем телом, часто дыша. Он зажмурил глаза, руки скребли по сухойземле – а я всего лишь погладила его живот. Я потеряла самообладание, я хотелазнать, как он среагирует, когда мои руки обнимут самую чувствительную егочасть.

– О нет, Мерри, девочка, не надо, или я долго непродержусь.

– Ну так не держись, – предложила я.

– Что? – непонимающе спросил он, глядя на менязатуманенными глазами.

– Пусть в первый раз будет недолго, не важно. Своюкрутизну докажешь в следующий раз.

– В следующий раз, – повторил он ирассмеялся. – Я не верю в следующие разы. Все, что у меня есть, – этоты, здесь, сейчас.

Он сел и наклонился ко мне. Мы уже не касались друг друга,просто сидели почти вплотную.

– Если тебе не понравится, ты не захочешь меня снова.

Я тоже наклонилась к нему, почти к самому лицу.

– Она что, судила о вас по единственной ночи?

Он посмотрел удивленно.

– Да, – прошептал он.

– Я так не делаю.

Он улыбнулся.

– Хочешь сказать, что Холод или Дойл были не слишкомвпечатляющи в их первую ночь?

Я не сдержала улыбки:

– Нет.

– А кто тогда?

Я покачала головой.

– Все были изумительны, только некоторым практикаприбавила блеска.

Он чуть отстранился, чтобы лучше видеть мое лицо.

– Ты серьезно?

– Да.

– Они не могли все быть так хороши.

– Если бы и не были, я б не сказала.

– Ты не скажешь... – прошептал он.

Я потянулась к его лицу, но он снова подвинулся назад, недавая к себе прикоснуться.

– Что не скажу? – спросила я.

Он выразительно на меня посмотрел.

– А, – сказала я и улыбнулась, но оченьнежно. – Нет, не скажу.

Он обвил меня руками и привлек к себе. Его спина была покрытасухой пылью. Я думала, пыль будет шершавой, но она оказалась тонкой искользкой, как мельчайший тальк; не мешала чувствовать теплую гладкость егокожи, но как будто добавляла текстуру, как сахарная пудра, посыпанная натеплый, роскошный пирог.

Я подалась назад, чтобы разглядеть ладони, покрытые мягкойсерой пудрой.

– Такая мягкая. – Я посмотрела ему в глаза. –Она везде будет казаться такой же мягкой?

Он притянул меня к себе, и за мгновение до того, как нашигубы соприкоснулись, шепнул:

– Давай узнаем.

Мы катались в пыли, пока не стали похожи на серых призраков.Сияние нашей магии мерцало сквозь пыль, как рождественская иллюминация сияетсквозь снег.

Чуть не с ног до головы покрыв нас похожей на пудру пылью,он демонстрировал мне, какие возможности, какие силы таятся в его теле, и явзмолилась:

– Пожалуйста, не дразни меня больше, Аматеон! Войди вменя, возьми меня!

– Кажется, ты собиралась быть сверху?

Голос дразнящий и полный наслаждения.

– Так ложись – и буду! – Я попыталась толкнутьего, но он прочно стоял на коленях, и мне не удалось повалить его наземь.

Его волосы обрамляли лицо густыми медными волнами, ласкалиширокие плечи. Даже серовато-белая пыль не скрывала роскошный цвет его волос.Накладывающиеся друг на друга цвета в его глазах сияли каждый по отдельности,как драгоценные камни: сапфир, изумруд, рубин, янтарь и аметист. Даже черныезрачки в сиянии силы казались отполированными самоцветами.

Как только его французская косичка растрепалась, Аматеоностановился было и попытался собрать волосы, словно стыдился их длины – всегодо плеч. Но я показала ему взглядом и жестами, что он – прекрасен, весь онцеликом.

К моменту, когда он наклонялся ко мне, стоя на коленях, сияямагией сквозь пыльную пелену, от этой душевной раны ничего не осталось. И всеже он отвергал меня.

– Пожалуйста, Аматеон, прошу, умоляю – ляг для меня иливозьми меня. – Если б на нем была рубашка, я бы сграбастала его за грудки,но сейчас сграбастать я могла только одну деталь, а к ней он меня не подпускал.Он поймал мои руки и сказал:

– Я целую вечность не слышал, чтобы женщина, любаяженщина, молила о моем прикосновении.

Он прижал мои и свои руки к груди и зажмурился, потом у неговырвался долгий вздох:

– Эта земля слишком долго была в запустении, Мередит,слишком долго не знала любви. Она боится, что уже слишком поздно, и в ней неосталось жизни, которую можно было бы пробудить.

– Земля – это ты, Аматеон, – возразила я. – Иты – живой. Доверься мне, и я буду тебя любить. Пожалуйста, Аматеон, дай мнелюбить тебя.

– Ты так легко говоришь о любви... ты подразумеваешьсекс?