— Почему вы не убили меня, как этого парня, Билли? Может, нестоит даже и спрашивать? Вы выше этого?

— О, черт, мы все выше этого, и ты это знаешь. — Коп обнажилокровавленные зубы в улыбке, которая не доставила Джонни ни малейшегоудовольствия. — Дело в том… Слушай внимательно… Я могу даже отпустить тебя.Тебе бы это понравилось? У тебя в голове по меньшей мере еще две глупые,бессмысленные книги, может, даже полдюжины. Ты сможешь написать их до того, кактебя хватит удар, который тебе уготован. И я уверен, что по прошествиинекоторого времени ты выкинешь из головы это маленькое приключение и вновьубедишь себя, будто сделанное тобой оправдывает твое существование. Тебе быэтого хотелось, Джонни? Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил?

Джонни кивнул:

— Да, очень хочу.

— Свобода! Птичка, вырвавшаяся из клетки! — Коп помахалруками, и Джонни увидел, что кровавые пятна под мышками увеличились в размерах,протянувшись едва ли не до ремня.

— Все так. — Джонни, впрочем, не верил, будто у копа естьхоть малейшее желание отпустить его. Но он знал, что с каждой минутой в телекопа остается все меньше крови.

— Хорошо. Предлагаю сделку знаменитому писателю — пососи мойчлен. Пососи, и я тебя отпущу. Дашь на дашь.

Коп расстегнул «молнию», спустил трусы и вывалил что-топохожее на мертвую белую змею. Джонни не изумился, увидев сочащуюся с концаструйку крови. Коп кровил из всех естественных отверстий.

— Кстати, о литературе. Этот минет больше в духе Энн Райс,чем Амристеда Мопина. Предлагаю тебе последовать совету королевы Виктории:закрой глаза и думай, что это клубничный торт.

Ты, наверное, не понимаешь, думал Джонни, что мне доводилосьвидеть кое-что похуже члена, сочащегося кровью. И не только во Вьетнаме.

Он понял, что в нем вновь закипает злость, грозяперехлестнуть через край. Естественно, по-другому и быть не могло. Злость — вотего наркотик. Не виски, не кокаин. Обычная злость. И дело тут даже не вспустившем штаны и вывалившем свое хозяйство копе. Джонни Маринвилл терпеть немог, чтобы ему что-то совали в лицо.

— Если хотите, я готов встать перед вами на колени. — Джонниговорил ровным голосом, но что-то в лице копа изменилось, изменилось впервые. Аздоровый глаз сощурился.

— Почему ты так смотришь на меня? Что дает тебе право таксмотреть на меня? Тэк!

— Не важно, как я смотрю. Зарубите себе на носу: через трисекунды после того, как я возьму в рот вашу дохлятину, она будет лежать наземле. Это ясно? Тэк!

Последнее слово он выплюнул копу в лицо, и на мгновениегигант не просто удивился: его словно громом поразило. Затем лицо копаперекосило от ярости, и он с такой силой ударил Джонни, что тот буквальноотлетел в сторону, ударился об стену, из глаз посыпались искры, когда головаего соприкоснулась с кирпичом, потом он медленно осел на асфальт. Болели старыераны, к ним прибавились новые, но выражение, которое он увидел на лице копа,того стоило. Джонни поднял глаза, рассчитывая увидеть его вновь, и у негоекнуло сердце.

Лицо копа закаменело. Кожа теперь напоминала слойштукатурки. Даже налитой кровью глаз казался нереальным. Словно внутрискрывалось другое лицо и теперь оно рвалось наружу.

Здоровый глаз копа какое-то время сверлил Джонни, потом копзапрокинул голову и поднял к небу левую руку с растопыренными пальцами.

— Тэк ах лах, — просипел он. — Тимох. Кан де лаш! Ун! Ун!

Что-то захлопало, словно сохнущие простыни на ветру, икакая-то тень упала на лицо Джонни. Раздался грубый крик, не карканье, а нечтоиное, и тут же на Джонни спикировала какая-то птица, когти вонзились в плечи,прокалывая куртку, клюв зарылся в волосы.

Запах подсказал Джонни, кто сидит у него на плечах, запахпротухшего, сгнившего мяса. Крылья повисли по обе стороны его лица, вгоняязапах ему в ноздри. Перед мысленным взором Джонни возникли болтающаяся в петленемецкая овчарка и два стервятника, теребящие ее за заднюю лапу и хвост. Теперьодин из них решил поужинать самим Джонни. Мерзкая тварь, видимо, не слышала отом, что стервятники — жуткие трусы и нападают только на падаль. Этот жековырял его череп, желая сквозь волосы добраться до крови.

— Уберите его! — в ужасе заверещал Джонни. Он попыталсясхватить стервятника за крылья, но в руках у него остались только перья. Джонниничего не видел, он зажмурил глаза, опасаясь, что стервятник их выклюет. —Господи, пожалуйста, пожалуйста, уберите его!

— Если я уберу его, ты будешь смотреть на меня как должно? —спросил коп. — Никакой наглости во взгляде? Никакой непочтительности?

— Нет! Никогда! — Джонни мог сейчас пообещать все, чтоугодно. Последние угольки сопротивления затухли. Стервятник полностью лишил еговоли.

— Ты обещаешь?

Птица била крыльями, впивалась в куртку когтями, рыласьклювом в волосах. И пахла как зеленое мясо и развороченные внутренности. Сиделана Джонни. Жрала его. Пожирала живьем.

— Да! Да! Обещаю!

— И хрен с тобой, — спокойно проговорил коп. — Хрен с тобой,оз па, и с твоим обещанием. Позаботься о себе сам. Или умри.

Опустившись на колени и наклонившись вперед, Джонни на ощупьнашел те места, где крылья птицы соединялись с телом. Она пыталась вырваться,громко кричала и мотала головой из стороны в сторону. Всхлипывая главнымобразом от отвращения, Джонни оторвал одно крыло и швырнул стервятника в стену.Птица смотрела на человека черными, как вар, глазами, окровавленный клювоткрывался и закрывался.

Это же моя кровь, сволочь ты этакая, подумал Джонни. Онотбросил крыло и встал. Стервятник, замахав единственным оставшимся крылом,двинутся к патрульной машине, но Джонни настиг его и сапогами размазал поасфальту, закрыв лицо руками, чтобы не видеть этой мерзости.

— Неплохо, — одобрительно кивнул коп. — Ты с ним справился,приятель. А теперь посмотри на меня.

— Нет. — Джонни стоял, дрожа и не отрывая рук от лица.

— Посмотри.

Голос требовал абсолютного повиновения.

Джонни посмотрел. Коп стоял, подняв руку с растопыреннымипальцами. Джонни вскинул голову. На стене, огораживающей стоянку с севера,сидели стервятники, не меньше двух дюжин, и смотрели на них.

— Хочешь, чтобы я их позвал? — вкрадчиво спросил коп. — Тызнаешь, я могу. Птички — мое хобби. Если я захочу, они съедят тебя заживо.

— Н-н-нет. — Джонни взглянул на копа и, к своему облегчению,обнаружил, что ширинка застегнута. А брюки в промежности покраснели от крови. —Нет, н-не надо.