— Конечно, нет. Я не расскажу об этом никому.

Беа рассмеялась, и было заметно, как сильно она нервничает.

— Сама не понимаю, что на меня нашло. Не обижайся, ноиногда гораздо легче говорить с незнакомцем, чем с кем-то, кто тебя хорошознает. Интересно, почему?

Я пожал плечами.

— Наверное, потому, что чужие люди нас воспринимаюттакими, какие мы есть на самом деле, а не такими, как им бы хотелось насвидеть.

— Это тоже сказал твой друг Каракс?

— Нет, это я только что придумал, чтобы произвести натебя впечатление.

— А как ты воспринимаешь меня?

— Как загадку.

— Это самый странный комплимент из всех тех, что мнекогда-либо делали.

— Это не комплимент, это, скорее, угроза.

— Объясни.

— Загадки для того и нужны, чтобы их разгадывать, чтобыузнать, что скрывается внутри.

— Возможно, ты разочаруешься, увидев, что внутри.

— Возможно, буду очень удивлен. И ты тоже.

— Томас не говорил мне, что ты такой нахал.

— Наверное, потому, что все свое нахальство яприберегал для тебя.

— Почему?

Потому что я тебя боюсь, подумал я.

Мы зашли в старое кафе рядом с театром Полиорама. Сев застолик возле окна, заказали бутерброды с ветчиной и кофе с молоком, чтобысогреться. Спустя некоторое время, официант, тщедушный тип с гримасой хромогобеса на лице, подошел к нам с видом важного лица, находящегося на официальномвизите:

— Это вы закаывали бутерброы с вечино?

Мы дружно кивнули.

— Очен жаль, но я выужден сообщить вас от имейруковоства, что не остало ни ломтя вечины. Моу преложить вам свиную коубасунехкольких сортов, тефтели, жаакое. Все самое свежее, певый сор. Есь щесардины, это на случай, ехли вы не можете есь мясо по релииозным убеждениям.Ведь седня пятница…

— Мне только кофе с молоком, больше ничего не надо,спасибо, — ответила Беа.

Я умирал с голоду.

— Принесите нам две порции картофеля фри подмайонезом, — сказал я. — И не забудьте хлеб, пожалуйста.

— Бует сделано, сеньор. Вы уж прохтите за неудоство.Обычно у на есь все, даже большевиская икра. Но седня вечером был полуфиналЕврокуфка, пришло стоко нароу, вы се даже не представляеть, что за игра.

И официант удалился, церемонно раскланявшись. Беа синтересом наблюдала за ним.

— Откуда он? Из Хаэна?[56] Этот акцент…

— Из Санта Колома де Граманет,[57] —уточнил я. — Ты, наверное, редко ездишь в метро.

— Отец говорит, что в метро полно всякого сброда, и,если едешь одна, тебя могут облапать какие-нибудь цыгане.

Я хотел ей возразить, но промолчал. Беа рассмеялась. Вскорепринесли кофе и картошку, и я, не думая о приличиях, с жадностью набросился наеду. Беа не попробовала ни кусочка. Обхватив обеими руками дымящуюся чашку,она, улыбаясь, наблюдала за мной со смесью любопытства и удивления.

— Что же такое ты собирался показать мне сегодня, чегоя никогда раньше не видела?

— Много разного. То, что я покажу тебе, имеет отношениек одной истории. Ты мне как-то сказала, что обожаешь читать…

Беа кивнула, удивленно подняв брови.

— Ну, так вот, это история о книгах.

— О книгах?

— О проклятых книгах, о человеке, написавшем их, ободном персонаже, сошедшем со страниц романа, чтобы предавать эти книги огню, опредательстве и об утраченной дружбе. Это история о любви, о ненависти и омечтах, живущих в тени ветра.

— Так пишут на обложках дешевых романов, Даниель.

— Видимо, это потому, что я работаю в книжной лавке иперечел их множество. На самом деле эта история так же реальна, как и то, чтохлеб, который нам принесли, по меньшей мере трехдневной давности. И как всеправдивые истории, она начинается и заканчивается на кладбище, хотя этокладбище несколько отличается от тех, что ты видела.

Беа улыбалась, как ребенок, которому пообещали показатьфокус или загадали загадку.

— Я вся внимание.

Я допил последний глоток кофе и несколько мгновений молчасмотрел на нее, думая, как сильно мне хочется спрятаться в этом прозрачном,ускользающем от меня взгляде. Я думал и об одиночестве, которое настигнет менясегодня же ночью, когда мы с Беа простимся, когда у меня не будет больше нифокусов, ни историй, чтобы удержать ее рядом. Я думал о том, как мало могупредложить ей и как много мне от нее хотелось бы получить.

— У тебя уже мозги скрипят, Даниель, — сказалаона. — Что ты там задумал?

Я начал свой рассказ с того далекого рассветного утра,когда, проснувшись, никак не мог вспомнить лица своей матери, и все говорил иговорил, уже не останавливаясь, до того самого момента, когда очутился внаполненном тенями и мраком доме Нурии Монфорт. Беа молча слушала меня,внимательно смотря мне в глаза, без малейшего намека на осуждение или насмешку.Я рассказал ей о своем первом визите на Кладбище Забытых Книг и о той ночи,которую провел за чтением «Тени ветра». Я рассказал о своей встрече с человекомбез лица и о письме Пенелопы Алдайя, которое всегда носил с собой, сам не знаяпочему. Я рассказал, что так и не смог поцеловать ни Клару Барсело, ни однудругую девушку, и как у меня дрожали руки, когда губы Нурии коснулись моей щекинесколько часов назад. Я рассказал, что только что понял, о чем вся этаистория: она об одиноких людях, о потерях и о невозвратности былого, и поэтомуя настолько погрузился в нее, что она переплелась с моей собственной жизнью.Так читатель забывает себя на страницах очередного романа, потому что те, когоон жаждет любить, — всего лишь тени, родившиеся в душе чужого емучеловека.

— Не говори больше ничего, — прошепталаБеа. — Только отведи меня в это место.

Была уже глубокая ночь, когда мы очутились у входа наКладбище Забытых Книг на улице Арко-дель-Театро. Взявшись за ручку дверногомолотка в виде головы черта, я постучал три раза. На улице дул ледяной ветер,пропитанный запахом угля. Мы укрылись в дверном портале, ожидая, пока откроютдверь. Лицо Беа было в нескольких сантиметрах от меня. Она улыбалась. Вскоре задверью послышались легкие шаги, и раздался усталый голос хранителя.

— Кто там? — спросил Исаак.

— Это Даниель Семпере, Исаак.