— Мы пока не можем знать точно, почему эта женщина вамсолгала, — сказал Фермин. — Но мы можем предположить, что, если онатак поступила в этой ситуации, она могла вести себя аналогичным образом, что,скорее всего, так и было, и, вероятнее всего, так она поступала и в другихситуациях.

Я растерянно вздохнул:

— Ну и что вы обо всем этом думаете, Фермин?

Фермин Ромеро де Торрес принял позу философа.

— Я скажу вам, что мы можем сделать. В ближайшеевоскресенье, если вы, разумеется, не против, мы как бы невзначай наведаемся вшколу Святого Габриеля и постараемся что-нибудь разузнать о происхождениидружеских связей между Хулианом и тем пареньком, богачом…

— Алдайя.

— Точно. У меня большой опыт общения с духовенством, яна этом руку набил, вот, посмотрите. Предполагаю, что виной тому моя физиономияпройдохи-картезианца. Несколько льстивых слов, и они у меня в кармане.

— Вы так думаете?

— Дружище! Я вам гарантирую, нам все выложат, как наблюде.

Всю субботу я провел словно во сне, застыв за прилавком и неотрывая взгляда от двери, в ожидании, что вот-вот, как по волшебству, на порогепоявится Беа. Каждый раз, когда звонил телефон, я сломя голову бросался к нему,вырывая трубку у отца или Фермина. После обеда, ответив на несколько десятков звонковот покупателей, терзаемый неизвестностью, я почти смирился с мыслью, что моежалкое существование, как и существование всего мира, близятся к концу. Отецуехал оценивать коллекцию книг в Сан Хервасио, и Фермин воспользовалсяпредставившейся возможностью, чтобы преподать мне еще один из своихмногочисленных уроков о тайнах и перипетиях любовных интриг, опираясь насобственный весьма обширный в делах сердечных опыт.

— Вы должны успокоиться, иначе заработаете камни впечени, — посоветовал он. — Ухаживать за женщинами — все равно чтотанцевать танго: сплошной абсурд и чистой воды фантазии да причуды. Но раз ужмужчина вы, то инициатива должна исходить от вас.

Дело начинало приобретать неожиданно мрачный оборот.

— Инициатива? От меня?

— А вы как думали? Приходится чем-то платить запреимущество справлять малую нужду стоя.

— Но ведь Беа ясно дала понять, что сама все скажет,когда придет время.

— Bы совсем не разбираетесь в женщинах, Даниель. Держупари, что эта цыпочка сидит сейчас дома и с тоской смотрит в окно, будто дама скамелиями, ожидая, что вы придете и спасете ее от этого деспота папаши, чтобыувлечь в головокружительный водоворот страсти и греха.

— Вы уверены?

— Да это же чистая наука!

— А если она больше не хочет меня видеть?

— Послушайте, Даниель, женщины, за редким исключением,вроде этой вашей соседки Мерседитас, гораздо умнее нас, мужчин. По крайнеймере, они более честны сами с собой насчет того, чего они хотят, а чего нет.Другое дело, говорят они об этом всем вокруг или кому-то в частности, например,самому счастливцу. Перед вами настоящая загадка природы, Даниель. Женщина — этовавилонская башня и лабиринт Минотавра в одном лице. Стоит только позволить ейзадуматься — пиши пропало. Запомните хорошенько: горячее сердце и холодныйрассудок — вот главное правило кодекса настоящего соблазнителя.

Фермин как раз посвящал меня во все особенности и секретытехники соблазнения прекрасного пола, когда звякнул колокольчик входной двери ив лавку вошел мой друг Томас Агилар. Сердце чуть не выскочило у меня из груди.Провидение по каким-то своим мотивам решило вместо Беа послать мне ее брата.Вот он, роковой вестник, подумал я. Томас, казалось, был чем-то озабочен, и наего хмуром лице застыло выражение некоторого смятения.

— Уж больно похоронный вид у вас, дон Томас, —заметил Фермин. — Но вы по крайней мере выпьете с нами чашечку кофейку, нетак ли?

— He откажусь, — как всегда очень сдержанно сказалТомас.

Фермин поспешил налить ему из своего термоса чашку какой-тобурды, от которой подозрительно попахивало хересом.

— Что-нибудь случилось? — спросил я. Томас пожалплечами.

— Все как всегда. Отец сегодня целый день дома и сильноне в духе, поэтому я и решил выйти и немного проветриться.

Я судорожно сглотнул.

— Что это с ним?

— Поди узнай. Вчера Беа явилась домой далеко заполночь. Отец, разумеется, не спал и ждал ее. Он был малость не в себе.Впрочем, это его обычное состояние. Беа отказалась сообщить, где и с кемпровела все это время. Отец впал в бешенство. Он кричал как сумасшедший до четырехутра, поливал ее грязью, клялся, что отправит в монастырь и даже пообещалвышвырнуть на улицу к шлюхам, где ей, по его словам, самое место, если толькоон узнает, что она беременна.

Фермин встревожено посмотрел на меня. Я почувствовал, какпот, катившийся градом у меня по спине, вдруг стал на несколько градусовпрохладнее.

— Сегодня утром, — продолжал свой рассказТомас, — Беа закрылась в своей комнате и не выходила оттуда весь день.Отец расположился в гостиной и уткнулся в свою «Абеце»,[61]включив на полную громкость радио, где как раз передавали сарсуэлы.[62]В антракте «Луисы Фернанды» я был вынужден уйти из дома, потому что почувствовал,что начинаю сходить с ума.

— Должно быть, ваша сестра гуляла со своимженихом, — язвительно предположил Фермин. — Это было бы вполнеестественно.

Я пнул его под прилавком ногой, но Фермин с кошачьейловкостью увернулся.

— Ее жених сейчас в армии, — уточнил Томас. —Он приедет в отпуск через пару недель. Кроме того, когда Беа с ним, онавозвращается домой самое позднее в восемь.

— И у вас нет никаких соображений на тот счет, где былаваша сестра и с кем?

— Он же сказал, что не знает, Фермин, — прервал егоя, пытаясь сменить тему разговора.

— А у вашего отца? — продолжал настаивать Фермин,которому, казалось, все происходящее доставляло непередаваемое удовольствие.

— Нет, но он поклялся все выяснить и, когда узнает, ктоэтот тип, переломать ему ноги и оторвать голову.

Я побелел как полотно. Фермин быстро налил мне чашку своегопойла, и я проглотил ее одним глотком. На вкус оно напоминало теплый мазут.Томас молча наблюдал за мной. Его взгляд был непроницаем, глаза потемнели.