— Вас просто не узнать, Фермин.

— Да, я другой человек. Благодаря Бернарде мнезахотелось стать лучше, чем я есть.

— Почему это?

— Чтобы быть ее достойным. Вам этого сейчас не понять,потому что вы слишком молоды. Но со временем вы заметите, что самое главное —это не то, что даешь кому-то, а то, чем поступаешься. Мы о многом говорили сБернардой. Она по характеру истинная мамаша, уж вы-то знаете. Она никогда обэтом не говорит, но мне кажется, что самое большое счастье, которое могло быбыть в ее жизни, это материнство. А мне эта женщина нравится даже больше, чемперсики в сиропе. Ради нее я готов пойти в церковь и вознести молитвы СвятомуСерафиму или кому там ей надо, и это после тридцати двух лет клерикальноговоздержания.

— А вы не слишком торопитесь, Фермин? Вы ведь едва сней знакомы…

— Знаете, Даниель, в моем возрасте либо уже знаешьнаперед все ходы, либо ты пропал. Эту жизнь стоит прожить ради трех-четырехвещей, а все остальное — удобрения. Я наделал много глупостей, признаю, носейчас единственное, чего хочу, это сделать счастливой Бернарду и однаждыумереть у нее на руках. Я хочу снова стать уважаемым человеком, понимаете? Неради себя, ведь лично мне глубоко наплевать на уважение этой своры макак, какуюобычно все называют человечеством. Я хочу этого ради нее, потому что Бернардаверит во все эти вещи, в радиосериалы, в священников, в респектабельность, вБогоматерь Лурдскую. Она такая, и я люблю эту женщину именно такой, какая онаесть, и не хочу менять в ней ничего, ни единого черного волоска из тех, чторастут на ее подбородке. Именно поэтому я хочу, чтобы Бернарда гордилась мной,хочу, чтобы она думала: мой Фермин — настоящий мужчина, как Кэри Грант,Хемингуэй или Манолете.[59]

Я задумчиво скрестил руки на груди, оценивая ситуацию.

— А вы уже говорили с Бернардой об этом? Ну, о томчтобы завести детей?

— Ради Бога, конечно нет! За кого вы меня принимаете?Вы считаете, я брожу по миру, сообщая женщинам, что мечтаю их обрюхатить?Только не думайте, не то чтобы я этого не хотел, совсем нет, потому что этойдурочке Мерседитас я бы прямо сейчас заделал тройняшек и жил бы себе каккороль, но…

— Бернарда вам говорила, что мечтает о семье?

— О таких вещах не говорят, Даниель. Я это вижу по ееглазам.

Я кивнул:

— В таком случае, если для вас так важно мое мнение, яуверен, что вы будете замечательным отцом и супругом, хотя сами вы можете и неверить в подобные вещи.

Его лицо озарилось радостью:

— Вы и правда так думаете?

— Ну конечно.

— Вы даже не представляете, какой груз сняли с моейдуши! Потому что стоит мне вспомнить собственного родителя и подумать, что и ясам могу стать для кого-то тем, чем он был для меня, у меня немедленно возникаетжелание подвергнуть себя тотальной стерилизации.

— Да успокойтесь, Фермин! Кроме того, я уверен, чтоваши способности племенного производителя не одолеет никакое лечение, тем болеехирургическое вмешательство.

— Тоже верно, — призадумался он. — Ну даладно, идите отдыхать, не хочу вас больше задерживать.

— Вы меня вовсе не задерживаете, Фермин. И потом, мнекажется, я сегодня ночью не смогу сомкнуть глаз.

— Охота пуще неволи… Кстати, помните, вы просили менякое-что разузнать о том абонентском ящике?

— Вам уже удалось что-то выяснить?

— Я же сказал вам: положитесь во всем на Фермина.Сегодня днем, в обеденный перерыв я отправился на почтамт и перекинулся паройслов с одним моим старым знакомым, который там работает. Почтовый ящик№ 2321 зарегистрирован на имя некоего Хосе Мария Рекехо, адвоката, чьяконтора находится на улице Леона XIII. Я позволил себе проверить указанныйадрес, и почти не удивился, когда оказалось, что он липовый. Ну, я полагаю, этобыло вам известно. Всю корреспонденцию, приходящую туда, вот уже много летзабирает некая персона. Я знаю это, так как все переводы и письма, которые ониполучают из какого-то агентства недвижимости, приходят как заказные, и, чтобызабрать их, необходимо заполнить квитанцию и предъявить документ,удостоверяющий личность.

— И кто их забирает? Какой-нибудь помощник адвокатаРекехо? — спросил я.

— Ну, так глубоко мне пока не удалось копнуть, однако яв этом сомневаюсь. Или я сильно ошибаюсь, или адвокат Рекехо так же реален, какПресвятая Дева Фатимская. Я узнал только имя человека, регулярно забирающегопочту: Нурия Монфорт.

Я побледнел.

— Нурия Монфорт? Вы в этом уверены, Фермин?

— Я собственными глазами видел несколько квитанций,подписанных этой женщиной. Везде стоит это имя и номер ее удостоверения. Судяпо выражению на вашем лице, явно показывающему, что вас сейчас стошнит, этановость стала для вас открытием.

— Да, и весьма неприятным…

— Могу я поинтересоваться, кто такая эта Нурия Монфорт?Служащий, с которым мне удалось поговорить, сказал, что отлично помнит ее, таккак пару недель назад она приходила забрать письма и, по его мнению, эта дамабыла так же хороша и полногруда, как сама Венера Милосская. Я вполне доверяюего мнению, ведь до войны он был профессором эстетики, но сейчас, посколькуоказался дальним родственником Ларго Кабальеро,[60] клеит маркина почте…

— Я сегодня встречался с этой женщиной у неедома, — пробормотал я.

Фермин ошеломленно уставился на меня.

— С Нурией Монфорт? Я начинаю думать, что сильно в васошибался, Даниель. Да вы настоящий повеса!

— Это совсем не то, что вы подумали, Фермин.

— Ну и напрасно, сами не знаете, что теряете. Я-то вваши годы был настоящей машиной. Как минимум, три раза в день: утром, днем ивечером.

Я смотрел на этого худого костлявого человечка с огромнымносом и желтоватой кожей и понимал, что он стал уже моим лучшим другом.

— Могу я кое-что рассказать вам, Фермин? Это не выходиту меня из головы уже долгое время.

— Ну конечно. Все что угодно. В особенности, если эточто-нибудь непристойное и связано с той дамочкой.

Уже во второй раз за эти сутки я поведал Фермину историюХулиана Каракса и его загадочной смерти. Фермин очень внимательно слушал, делаякакие-то пометки в своей тетради и иногда уточняя детали, значение которых отменя ускользнуло. Я говорил и сам себя слушал, и с каждой минутой для меня всеочевиднее становились многочисленные странности и несоответствия. Несколько разя в задумчивости замолкал, тщетно стараясь понять причину, по которой Нурияменя обманула. Почему она столько лет забирала корреспонденцию,предназначавшуюся несуществующему адвокату, который якобы занимался деламиквартиры семейства Фортунь-Каракс на улице Сан-Антонио? Я не отдавал себеотчета в том, что уже размышляю вслух, говоря сам с собой.