– Я не считаю, что игра стоит свеч, Тиккирей. – Стасьпокачал головой. – Бич – это не живое существо. Это механизм.

– Не совсем, – упрямо сказал я.

Стась вздохнул, потер лоб.

– Пусть не совсем. Пусть это смесь механики, электроники иживой ткани… не важно. Как ты думаешь, Тиккирей, разумно ли рисковать жизньюдля спасения… ну, пусть любимой собаки?

– Неразумно.

– Тогда зачем ты соглашаешься отправиться на Новый Кувейт?

Лион вздрогнул и уставился на меня.

– Честно? – спросил я. – Чтобы Лион мог туда попасть.

– А Лиону это зачем?

– Там же мои родители! – вскинулся Лион. – А как это? Можнопопасть на Новый Кувейт? Он ведь в карантине, нет?

Стась замолчал. Потом заговорил, тщательно подбирая слова:

– Лион, я понимаю твою тревогу и тоску по родителям. Ноповерь мне, что на захваченных Инеем планетах не происходит каких-либо массовыхарестов, уничтожения населения, репрессий…

– Тогда чего же нам бояться? – вопросом ответил Лион.

А я сказал:

– Стась, ну представь, что тебе тринадцать лет. И твоиродители где-то на другой планете… а ты можешь туда попасть…

«Дунай» неторопливо кружил по улицам, автоматика вела его посамому незагруженному маршруту. За лобовым стеклом проплывали какие-тосверкающие здания, роскошные офисы, эстакады путепроводов – и лицо Стася на ихфоне было непривычно мягким.

– У большинства фагов вообще нет родителей, Тиккирей. Но уменя был отец. Он исчез в ходе выполнения миссии на… на одной маленькой планете.Мне тогда было одиннадцать лет, но даже тогда я мог похитить корабль ипопытаться его спасти. Но я реально понимал, что шансов у меня нет. И осталсяна Авалоне продолжать обучение.

Он помолчал немного и добавил:

– Ты можешь сказать, что я его не любил. Нет, это будетнеправдой.

– Я верю, Стась. – У меня вдруг перехватило горло. – Но тыже сам говорил… что наша цивилизация слишком уж разумная и логичная, что этоплохо. Вот мои родители… они как раз все сделали правильно и логично. По-иномуникак нельзя было. Но я теперь их никогда не увижу… их нет больше. Совсем нет.И если сейчас все сделать логично, то Лион тоже своих родителей не увидит. Аможет быть, начнется война и он будет стрелять в своего братишку…

– Я не буду! – сказал Лион.

– А он – будет! – выкрикнул я и отвернулся к окну.

Стась заговорил не сразу:

– Тикки, я понимаю тебя. Знаешь, я ведь совсем не против,чтобы Лион вернулся к родителям. И это хорошо, если ты сумеешь помочь нам наНовом Кувейте…

Он замолчал.

– Так что тогда? – спросил я, не поворачивая головы.

– Не знаю. Что-то не нравится, – коротко ответил Стась.

Он нажал какую-то кнопку, стекло, к которому я прижималсяносом, уползло вниз. Встречный ветер был холодным, сухим и пах городом.

– Заставлю-ка я эту колымагу разогнаться как следует, –сказал Стась. – Не продует?

– Нет, – сказал я.

И ветер ударил мне в лицо.

Стась высадил нас у дома, но заходить не стал. Пожал руки иукатил в своей нелепой, совсем не геройской машине. Мы с Лионом стояли уподъезда, идти в квартиру совсем не хотелось.

– Давай сходим к Роси, – сказал я.

– Что? – спросил Лион, и я понял: мыслями он далеко-далекоотсюда. С мамой, папой, братиком и сестренкой. Я на это и надеялся. Этот сон, вкотором он прожил взрослую жизнь, будет его долго мучить. А вот если он сноваокажется в своей семье – сразу развеется, как дурной морок.

– Мне надо поговорить с Роси, – сказал я.

– Зачем? – Лион поморщился. – Не трогай ты его, он простотрусливый сопляк.

– Не собираюсь я его трогать. Мне надо поговорить.

Лион недоверчиво посмотрел на меня, пожал плечами. Застегнулкуртку, которую снимал в машине.

– Ну пошли…

Автобуса мы ждать не стали. Пошли по Радужной в сторонуцентра. Лион засунул руки в карманы и чего-то насвистывал. Доктор Гольц оченьталантливая, если она смогла так быстро Лиону помочь – он стал совсемнормальный.

Радужная – улица «спальная», тут стоят только жилые дома инемного маленьких магазинов – если кто-то забыл после работы заехать всупермаркет. Я бы не удивился, если бы мне сказали, что на всей улице сейчасвсего два человека – мы с Лионом. Но вскоре навстречу прокатил старичок винвалидной коляске, хмуро покачавший головой при взгляде на нас. Наверное,считал, что детям положено быть в школе или заниматься чем-то полезным, а нешастать по улице. Я вспомнил отважного старика Семецкого и загрустил.

На Авалоне меня поначалу удивили дома. У нас, на Карьере,дома большие, а стены в них тонкие, как оконное стекло. На Новом Кувейте, гдепочти везде тепло, домики тоже легкие, но маленькие, на одну семью. А здесь –здоровенные многоквартирные здания с толстыми стенами из бетона или кирпича.Красиво, конечно, как в фильме про старину, но странно. Сейчас-то я уже привык.Мне даже кажется, что так и должно быть – толстые стены, крепкие двери и окна сдвумя стеклами.

А еще удивительная вещь – дворы. На Карьере дома стоятрядами, впритык друг к другу, а для игр и отдыха сделаны специальные площадки.Под куполами не так уж и много места. На Новом Кувейте, наоборот, пространствомежду домами очень большое. На Авалоне что-то среднее, и у каждого домаполучается свой уголок – засаженный деревьями, с какими-то горками и каруселямидля малышей, беседками, бассейнами – не для купания, а для красоты. Мы прошличерез один двор, чтобы сократить расстояние, и вышли на аллею, засаженнуюкаштанами. Жалко, что сейчас зима. Жалко, что весной я уже буду на Новом Кувейтеи не увижу, как они цветут…

Очень обидно.

– Давай купим чего-нибудь попить? – спросил Лион, когда мыпроходили мимо крошечного магазинчика.

– Давай.

Он ждал чего-то.

– А… – сообразил я и выгреб из кармана мелочь. – Держи.

Дальше мы шли, попивая из банок горячий кофе. Миморазвлекательного центра, с обычным кинотеатром, виртуалками, аквапарком испортивными залами… я был там один раз, мне понравилось.

– Здесь не хуже, чем на Новом Кувейте, – сказал Лион. И самже поправился: – Чего это я, тут даже лучше… Тиккирей, ты только из-за меняхочешь туда отправиться?

– Нет.