— Добрые вести! — крикнул он издали. —Добрые!

— Лютеция? — вскрикнул Фарамунд.

Кони сблизились, Тревор одобрительно хлопнул Фарамунда поплечу:

— А ты хорош, хорош. Третий город взял! Надо же... Да,я в тебе не ошибся. Всегда говорил, это орел, только его слишком сильно поголове стукнули. А так и конь у тебя, и сам ты как конь: вон какой здоровый иблестящий!

— Как Лютеция? — вырвалось у Фарамунда. — Чтос нею? Как выглядит? Свен ее не притесняет?

Тревор огляделся по сторонам:

— Дорога была длинная. Столько пыли пришлосьнаглотаться...

Фарамунд приподнялся в стременах, крикнул:

— Рикигур, Фюстель! Пошлите слуг в главный зал!.. Гдеон тут у них? У меня гость.

Тревор пробасил одобрительно:

— Ты быстро осваиваешься. Что значит, хозяин!.. А ты небыл правителем какого-нибудь городка? Ну, до того, как по голове...

Они оставили коней у входа в бург. Двери каменного зданиябыли распахнуты настежь. Перепуганные слуги суетливо замывали кровь,разбрасывали по полу свежее сено и солому.

— Трупы уже убрали? — спросил Тревор. —Быстро все у тебя.

— Да их почти и не было, — отмахнулсяФарамунд. — Все получилось так быстро, что сам удивляюсь. Все такиесонные! Прямо мухи на морозе...

Слуги побежали впереди, в большом зале стол быстро накрылискатертью, поставили кувшины с вином, принесли мясо, сыр и хлеб. Тревор сразуприсосался к кувшину, вино полилось на грудь. Фарамунд в нетерпении то садился,то вставал. Дно кувшина в руках Тревора задиралось все выше. Он сопел, виноширокой струей лилось в широко распахнутый рот, Фарамунд застонал от нетерпения.

Красные струйки бежали по усам, рубашка на груди сталамокрая и красная, словно под ней открылась старая рана. Наконец Тревор опустилкувшин на середину стола, тяжело отдувался:

— Фу... Совсем старый стал! Раньше я бы так бочонок...Нет, старость не радость...

— Лютеция, — напомнил Фарамунд тоскующе. —Что с нею?

Тревор огляделся. На широком блюде громоздились широкиеломти холодного мяса, три головки сыра, свежеиспеченные караваи хлеба. Слугипоймали его взгляд, разбежались.

Тревор кивнул довольно:

— Понимают... Ага, так о чем ты?

— Лютеция... — напомнил Фарамунд. — Лютеция!

Тревор хлопнул себя по лбу, взревел:

— Ах да! Хорошая новость... ну, как мне кажется.Лютеция согласна переехать в бург Лаурса. Ну, который теперь твой.

Дыхание перехватило в груди Фарамунда так внезапно, что онощутил боль, будто с размаха ударили в живот. По телу пробежала болезненнаядрожь. В глазах защипало, он со страхом понял, что готов разрыдаться отвнезапного чувства облегчения.

Он вскочил, суетливый, как раб перед грозным хозяином.Тревор хватал головки сыра, разламывал, совал в пасть, но глаза следили замолодым вожаком с сочувствием.

— Это не бург Лаурса, — вырвалось уФарамунда. — Это теперь ее бург!

— Я ей так и говорил, — кивнул Тревор.

— И что же?

— Ну, ты же знаешь Лютецию... Она сроду чужого невозьмет. Скорее, все свое отдаст.

— Но ты ж ее уговорил?

— Да, но...

— Что?

— Просто уговорил, вот и все. Бург лучше, чище. Мол,все равно, говорю, это временно. А там, когда все наладится, постараемся отыскатьее римскую родню.

Сердце Фарамунда сжалось. Тревор разрывал мясо, ел уженеспешно, глаза из-под набрякших век поглядывали сонно, но с сочувствием.

— Но, как я слышал, — проговорил Фарамундтревожно, — от ее римской родни никаких вестей...

Тревор кивнул:

— Да не трясись. И не заглядывай так далеко! Деньпрошел, мы целы, и то ладно. Она согласилась переехать — это уже много! А тампоглядим.

— Ну, так чего же, — сказал Фарамундрастерянно. — Так ты давай, не сиди... Поедем ее забирать?

Тревор сделал повелительное движение дланью, Фарамундпослушно опустился на лавку, однако ноги сами подогнулись так, что в любой мигподбросят до потолка.

— Она согласилась, — пропыхтел Тревор. Рот былзабит сыром и хлебом, щеки раздулись, как у хомяка в августе. — Но поставилаусловие...

— Любое, — выпалил Фарамунд. — Любое!.. Акакое?

— Твои разбойники в бурге.

— Понятно. Повесить?

— Зачем же... Каждый хорош на своем месте. Просто надоих заменить ее людьми. Ну, которых она знает, которые не надерзят... Ты жпойми, каково ей пользоваться милостью разбойника... пусть и бывшего!

Он говорил рассудительно, надолго замолкая, когда припадал ккувшину, и Фарамунд готов был шарахнуть кулаком по донышку, Понятно, имхочется, чтобы и его духом там не пахло. Не было напоминаний, что онипользуются даром от того, кого считали простолюдином, а затем — разбойником.

— Все сделаю, — сказал он торопливо. — Все!

— Все надо так, — рассуждал Тревор, — дабы небыло урону чести... Понятно, жизнь с нашей честью не считается, иной раз такоеделать заставляет... но другой раз лучше помереть, чем переступить через закон,данный богами, верно?

Фарамунд сказал умоляюще:

— Ты же умный, ты же знаешь Лютецию! Давай сделаем так,чтобы ни пылинкой ее не задеть! Я лучше умру, лучше всю кровь отдам по капле,чем даже в мыслях своих дерзновенных хоть малейший урон ей нанесу!

Тревор снова надолго припал к кувшину, две тонкие струйкипобежали по широкому подбородку — воздаяние богам, отлепился с явной неохотой,но надо же и дыхание перевести, бухнул, как припечатал:

— Добро! Заручившись твоим согласием, я сегодня жевыезжаю обратно. Хотелось бы погостить, поглядеть, что ты заграбастал... умелыйиз тебя воин, как погляжу, но хочу свою дорогую племянницу в безопасностиустроить!

Фарамунд оглянулся, гаркнул одному из слуг:

— Эй, как тебя?.. Беги вниз, пусть выберут двух лучшихконей. Одного под седлом, другого — заводным.

Тревор выглядел польщенным, но для приличия пробурчал:

— У меня конь вообще-то добрый. Только покормить дачистой воды с ведерко...

— Может быть, — спросил Фарамунд сбеспокойством, — дать в провожатые с десяток воинов?

Тревор оскорбился:

— Я похож на слепца с палочкой?

— Времена неспокойные...

— Где прошли твои люди, — сказал Тревор, —там надолго успокаивается.

Фарамунд не понял, похвала или оскорбление, но в мысляхтолько Лютеция, как наяву видел ее точеный профиль, чистое одухотворенное лицо.