— Что ж тебя не узнал? — спросил Томассаркастически. — Ты в своей зверячьей шкуре мужик заметный.

— Зазнался, — буркнул Олег. — Да и давнобыло... Тогда умничающие дурни за ним толпами, как овцы за козлом. А сейчас,сам понимаешь, без слушателей, что дурню без дудки, а рыцарю без железок.

Томас зябко передернул железными плечами:

— Да, ему тяжко.

На черном небе вспыхивали, будто появлялись ниоткуда,непривычно яркие, как глаза зверей, звезды. Томас привык к их россыпи, когда накаждую яркую звезду приходится по три десятка мелких, как на одного славногоблистающего рыцаря десятки тусклых, обыкновенных, но здесь небо усеяно звездамиодна другой ярче!

Когда он наконец догнал Олега, тот присел за массивнымобломком скалы. Впереди зиял широкий вход в пещеру, на конях можно въехать подвое, оттуда тянуло сильным запахом псины, сырого мяса, спертого воздуха.Калика по-волчьи нюхал воздух, брови его сшиблись на переносице. Лицо в лунномсвете стало желтым, худым, пугающе недобрым..

— Что там? — спросил Томас шепотом.

Калика не оглянулся, глаза его прикипели к темному зеву:

— Вход.

— Туда?

— На тот свет, — уточнил калика. — Хотя, есличестно, мы уже сейчас не совсем на этом. Но там настоящая преисподняя. Слушай,ты как-то бахвалился, что собак любишь?

— Я не бахвалился,, — ответил Томас настороженно,чувствуя подвох, — а что?

— Но говорил, что собаки тебя не трогают? Говорил, япомню.

— Говорил, — ответил Томас ещенастороженнее. — Собаки чуют доброго человека, чуют и злого. Кому хвостоммашут, а кого и кусают. Тебя вон, помнишь, чуть не в клочья... Теперь вижу,какого дурака свалял, когда не дал им поглодать твои кости. Пировал бы сейчас всвоем замке...

Калика прислушался с удовлетворением:

— Ага, там они. Ну, прочти на всякий случай молитву итопай. Хоть и не трогают, но молитву прочти. Вон в ту темную пещеру.

— А что там?

— Там проход.

— А что в проходе?

Луна вышла из-за облачка, серебристый свет упал на площадкуперед пещерой, осветив и ее переднюю часть. Томас увидел, как из тьмывыдвинулось нечто огромное, похожее на медведя, затем раздался страшныйскрежещущий звук, от которого кровь застыла в жилах. И лишь потом понялустрашенными чувствами, что услышал лишь слабенькое рычание.

— Кто там? — прошептал Томас, боясь поверить всвою догадку.

— Сирама, — объяснил Олег. — Собака Индры.Она же мать двух псов Шарбаров, те охраняют вход чуть дальше. Вот те уже всамом деле зверюги... Но тебе чего страшиться? Уж кого собаки любят, того нетронут.

Томас ощутил, что на нем доспехи из гнилой коры дерева.Зябким голосом спросил:

— А... Цербер?

— Тот еще глубже, — объяснил калика охотно. —Мимо него потом пойдем. Он вовсе света не выносит. Даже лунного. Когда Таргитайего как-то выволок, да еще днем, у того пошла ядовитая пена от ужаса. Где наземлю капала, там дурная трава выросла, которой можно так задурить голову, чтововек не отвыкнешь...

Томас сказал просительно:

— Кто знает, что здесь за собаки? Во тьме, светабожьего не зрят... Прыгнет от радости, чтобы полизаться, свалит, затопчет. Ониж от радости себя не помнят! Слюнями всего обмажет. Ты ж знаешь, у большихсобак слюней больше, чем у монахов!

— Это точно, — согласился Олег.

— А нет ли поблизости других дыр?

— Слюнявые, говоришь... В собачьей слюне лекарство!Любые раны лечит. Потому и говорят, что заживает, как на собаке. Это я говорю.Как волхв-лекарь.

— Я еще не ранен, — возразил Томас нервно. —Пока еще!

— Ладно, пойдем вдоль стены. Кто ищет, тот всегданайдет. Либо на свою голову, либо на свою... гм...

Серая стена с красными прожилками гранита тянулась вбесконечность, дорогу загораживали камни, упавшие так давно, что наполовинувросли в землю. Калика заглядывал в каждую щель, они влезали в узкие проходы ипытались продвинуться вглубь, но всякий раз натыкались на сплошные стены.

Томас пал духом, воздух в долине плотный, как в могиле,сырой. Вязаная рубашка под доспехами взмокла, хоть выжми, все тело зудело ичесалось, будто в щели панциря снова забрались сто тысяч злобных муравьев, попятам за ним идут, что ли. Калика снова завел в щель, их тут как трещин на корестолетнего дуба, но и там в конце-концов уперлись в стену. Томас стиснул зубы,попятился, развернуться трудно, на стенах выступили крупные липкие капли,сверху капало, под ногами журчал невидимый ручеек.

Ему почудился далекий гул в глубине, потом в самом деле подногами слегка вздрогнуло. Каменная стена, о которую Томас на ходупридерживался, внезапно с треском лопнула. Трещина пробежала как чернаяветвистая молния, похожая на грязный корень дерева. По железной голове глухощелкнули мелкие камешки.

— Олег, — крикнул он в спину.

Голос прозвучал глухо. Воздух был плотный как, болотнаявода. Калика не оглянулся, лишь донесся слабый голос:

— Индрики...

— Что?

— Индрики, говорю. Под землей бродят. Их еще мамонтамизовут почему-то. Махонькие такие рождаются, меньше мух, потом по деревьямлазают как белки. Всю жизнь растут. Когда земля уже не держит, опускаются внедра...

Томас со страхом прислушивался к гулу, но тот, кажется,начал удаляться. Попытался представить себе удивительных зверей, но невольновообразил, как они опускаются все ниже... а что там?.. Вламываются в преисподнюю?

Калика предостерегающе крикнул. Томас услышал далекий гул,треск, стук. Стены затряслись, на голову плеснула холодная струя. Томасвыругался, по плечу больно ударил крупный камень.

— Назад! — внезапно вскрикнул калика.

— Что...

Стены затряслись, а та, в которую уперлись, внезапнораспахнулась, будто из комьев сухой глины. Некто огромный, Томас не рассмотрелв темноте, шагнул в их щель, шумно вздохнул, Томас отшатнулся от смрадногозапаха, и тут же калика крикнул быстро:

— Посторонись! Да быстрее, железяка!

Огромный, что проломил стену, слепо двинулся по щели. Дажекогда протискивался боком, он как комья рыхлой земли сбивал выступы, сбивалгранитные глыбы, и Томас с быстротой белки метнулся в ближайшую нишу, вжался.Сильно пахнуло немытым телом, жаром, свалявшейся шерстью. В полумраке возниклагигантская фигура, одни глыбы мышц, крохотная голова втиснута в плечи, атолстые руки с грохотом сбивают перед собой обломки скал.

Томас застыл, кулак такого зверя сомнет с железом какперепрелую шкуру, вжался еще больше, распластался по стене как водяная пленка,закрыл глаза и вознес хвалу Пречистой Деве. Мимо тяжело прошло огромное,нечистое, грохот удалился в сторону выхода.