— Я не хочу!

— Правильно, не одевайтесь. В том виде, в каком вы есть,наверняка покажетесь мне соблазнительной.

«Этого-то и боюсь! Смола, банный лист, пластырь и даже скотч(все, вместе взятые!) не идут с ним в сравнение!»

— Андре, а кроме моего номера нам больше встретиться негде?

— А куда бы вы хотели пойти?

— Куда угодно, лишь бы не расставаться с вами навеки, —ответила я (совсем, наверное, сдурела).

— Тогда я знаю, куда мы пойдем! — обрадовался Андре. —Спускайтесь скорей, жду вас в холле.

Напяливая юбку и блузку, гадала, удалось ли мне побитьармейский рекорд по одеванию. В зеркало глянула лишь мимоходом. Мысль о макияжеотпала сама собой. Зачем, когда и так отбою нет от поклонников. В общейсложности на сборы ушло шесть минут. Как мне это удалось, по сей день непонимаю. Лишь на расчесывание своих длинных волос каждое утро трачу большечетверти часа. Видимо, мысль о том, что блондин может ввалиться в номер, сильноменя вдохновила.

Когда я спускалась по лестнице, в блузке наизнанку, в юбкеа-ля «на ней выспался кот», умытая чисто символически и с созданной пятернейпрической «я упала с сеновала, тормозила головой», Андре испуганно отпрянул ирадостно завопил:

— О Муза, как ты прекрасна!

— Знаю сама, — ответила я, проклиная Казимежа. Как всегда,кашу он заварил, а расхлебывать мне. Андре пригласил меня на прогулку.Полусонные и полуголодные, мы бесцельно бродили по лесу до обеда — Андре назвалэто красивым словом «пикник». Когда он достал из рюкзачка несколько бутербродови две банки пива, я поняла, что он прав: это пикник. Однако рано я радовалась.После пива и бутербродов мне стало нехорошо. Как я ни уговаривала себя,сохранять любезность было почти невозможно. Дитя имперской столицы, я, конечно,обожала лес, но с кустами, если уж нет там сортира. Удивляясь своейвыносливости, я все же сумела продержаться среди елочек до заката. Когда жесолнышко показало нам кукиш, я настойчиво, даже слезно, запросилась домой.Андре нехотя вынужден был проводить меня к номеру. Разумеется, к моему — одругом не могло быть и речи. Рассталась я с ним намеренно сухо. Едва вошла вномер, зазвонил телефон. «Это Андре, черти его раздери!» — подумала я, решив небрать трубку.

Не принимая ванны и не найдя сил раздеться, я рухнула накровать и заснула мертвецки, так уходил меня этот чертов Андре с его шпионскойлюбовью. Не знаю, сколько спала, но когда телефон зазвонил второй раз, было ещетемно. Сообразив, что, кроме Андре, беспокоить меня так поздно вряд ли ктодогадается, я решила и на этот раз трубку не брать. Даже хуже: на аппаратположила подушку. Такая мера дала возможность продолжить сон, несмотря назверский трезвон. Так продолжалось до тех пор, пока не раздался стук в дверь. Япыталась и в этих условиях спать. И спала до тех пор, пока не услышала крик:

— Мадемуазель Добрая! Откройте, пожалуйста! Пришлосьоткрывать. На пороге стоял портье, изрядно напуганный. Я поняла, что своимпоявлением его осчастливила.

— Как хорошо, что вы живы! — воскликнул он на ужасноманглийском, увидев меня.

Я согласилась:

— Да, очень неплохо.

— Вы спали, мадемуазель Мюз? — со всею любезностьюосведомился портье.

— А в чем, собственно, дело? — свирепея, спросила я.

Слава богу, у него оказалась веская причина меняпотревожить, если это так можно назвать.

— Дело в том, что вам вчера весь день из Парижа звонили иволновались, куда вы пропали. По этому же поводу звонили весь вечер и даже всюночь. Мне очень неудобно вас беспокоить, но возьмите, пожалуйста, трубку. Напроводе снова Париж.

Мне оставалось лишь поблагодарить портье за хорошую службу исхватить трубку.

Без труда узнав голос мужчины с сигарой, я выпалила:

— Срочно нужны деньги на билеты до Быдгоща!

— Тебе что, не хватает? — поразился мужчина.

— Пока хватает, но в Быдгоще могут понадобиться еще. У менятам много родни, и все страшно любят…

Мужчина нетерпеливо меня перебил:

— Знаю, все страшно любят тебя…

— И меня, и подарки, — перебила его я и пригрозила:

— Без новой порции денег никуда не поеду.

— Выходит, ты только из-за денег не выезжаешь? — поразилсямужчина.

— Не только. У меня появилась проблема.

— В чем дело? — грубо спросил он.

«Вот какая сволочь портит ему настроение?» — подумала я и сгордостью заявила:

— Один несносный блондин усердно за мной ухлестывает. Яуверена, он обязательно увяжется за мной и в Быдгощ.

— Он что, знал о твоей поездке заранее?

— Вряд ли, я сама о ней только узнала, но не хочу рисковать.

— Откуда взялся этот блондин?

— Из Парижа.

Мой покровитель расстроился окончательно.

— Кто-то вел тебя от Парижа?! — завопил он дурным голосом.

— Что значит «вел»? Не стоит сгущать краски. Парень влюбленв меня до обморока, в этом его беда. Зря вы разволновались.

— Ты должна избавиться от блондина.

«Избавиться? Я? Каким образом? Неужели убить?»

Пришлось доложить:

— Стараюсь сделать это…

Мужчина задумался. Я терпеливо ждала.

— Вот что, — сказал он, наконец, — тебе скоро доставят пакетс деньгами и билетами до Быдгоща. Там же будут таблетки. Замани блондина в свойномер и угости его кофе с таблетками.

— И что с ним после этого будет? — дрожащим от ужаса голосомосведомилась я.

— Не волнуйся, он заснет на пятнадцать часов. К томувремени, надеюсь, ты уже будешь в Польше.

«Казимеж, верно, уж там», — замирая от радости, подумала я.

И выполнила приказание мужчины быстро и с наслаждением!

Если ехать в Быдгощ из Франции, не надо пересекать всюПольшу, достаточно проехать ее третью часть, и вы попадаете в один изкрасивейших городов Европы, да простят мне мой вкус те, которые не согласны.

Бабушка Франя, любящая и добрая, — кузина моей бабули, нокак они не похожи. Это не значит, что моя бабуля злая и никого не любит. Простоона другая. Бабуля рождена быть госпожой, и это ее не портит. Совершенно непортит. Правда, порой у меня возникает мысль, что я рождена лишь затем, чтобыприслуживать своей бабуле, выполнять все ее капризы, а также подставляться подее насмешки и остроумные шутки по поводу моей бесхарактерности, моейкосолапости и шепелявости, опять же моей. Да, я бесхарактерна, а потомукосолапа и шепелява! Но кто в этом виноват, если не моя госпожа бабуля?