Эля жаждала раскрыть подруге глаза на ее жениха, но за двамесяца Игорь успел провести хорошую работу. Дурочка Катя вывалила в ответ наЭлю все, чем он успел напичкать ее кудрявую голову. И то, что Эля всегда мешалаувлечениям брата, и то, что она сама влюблена в него, и даже то, что за своегосноба Боровицкого она вышла только назло ему, Игорю. «А теперь хочешь мнесвадьбу расстроить? – зло кричала Катя. – Ничего у тебя неполучится!» Эля выслушала ее молча, повернулась и ушла. Этим бы все изакончилось, но, спускаясь с лестницы, она неизвестно отчего потеряларавновесие, скатилась со ступенек и сломала себе ногу. И уже в больнице у нееслучился выкидыш. «Ударилась сильно, – сказали потом Боровицкомуврачи, – да еще переволновалась. Ничего, еще нарожаете».

Боровицкий начал с того, что избил Горгадзе до состояниясвиной отбивной. В больницу к Игорю пришел хмурый мужик, взял у него заявление,и Горгадзе уже предвкушал, как ближайшие три года будет носить Боровицкомупередачки. Но тут что-то пошло не так.

Когда, выйдя из больницы, он попытался узнать о ходе дела,то столкнулся с непробиваемой стеной. Следователь долго отфутболивал его, потомобъяснил, что у Боровицкого алиби, а на возмущенные крики Горгадзе посоветовалпридумать что-нибудь поинтереснее, чем клеветать на недругов.

Горгадзе метнулся к Кате и ее родителям, и вот тут-товыяснилось самое неожиданное: подонок Боровицкий успел провести с ними большуюработу. Игорь не мог даже представить, что он им наговорил, но разговор самогоГоргадзе с потенциальным тестем получился очень короткий.

– Еще раз увижу около своего дома – посажу, – вескопообещал Катеринин папаша и захлопнул дверь перед носом ошеломленного Игоря.

В последнюю секунду тот успел заметить за папашей курчавуюбашку и маленькие глазки, с ненавистью глядящие на него. Свадьба накрылась.

Из подъезда Катиного дома Горгадзе вышел с намерением мститьхитро и изощренно. Но вскоре узнал, что Эля с мужем уехали в другой город.

Спустя несколько лет они вернулись, однако к тому времениИгорь выкинул из головы планы мести, поскольку полностью переключился на новуюстезю – он начал писать. И не просто писать, а писать вдохновенно, от души,развив одновременно бурную деятельность по проталкиванию своих опусов.

Сестру он искренне жалел. Игорь хотел с ней поговорить, ноБоровицкий не пустил его даже на порог. Более того – после его неудачноговизита Горгадзе отказали в толстом литературном журнале, куда уже почтигарантированно взяли один его опус и даже обозначили гонорар. Знакомый намекнулИгорю, что это дело рук Боровицкого, у которого повсюду связи и свои люди. Если«похищение» сестры Горгадзе еще мог простить, то несостоявшуюся публикацию –никогда! С тех пор все его несчастья принимали облик Боровицкого, и чем дальше,тем больше Игорь ненавидел мужа сестры. До самой ее смерти он так и не смогдаже поговорить с ней, хотя не раз пытался. После ее похорон Игорь стоял умогилы и старался вспомнить лицо сестры, но в памяти всплывала только ее улыбка– детская, мягкая. А еще – как она кивала головой, когда он жаловался народителей. И больше ничего.

* * *

– Глеб говорит, что его дядя, то есть Горгадзе, оченьлюбил сестру, – сообщила вечером Даша Максиму за ужином. – После еесмерти он им обоим, Глебу и Олегу, звонил и даже встречался с ними.

– А откуда Глеб знает эту историю? – нахмурилсяМаксим. – Кто ему рассказал?

– Не знаю, – пожала плечами Даша. – Я как-тоне спросила. Понимаешь, момент был такой удобный – он рассказал, а я сразухвать Прошку за шкирку и в подъезд. Только крикнула ему, что позвоню, и все.

– Вот самое главное ты и не узнала, – упрекнулжену Максим, ставя тарелку в раковину. – Если ему Горгадзе рассказал –одно дело. А если сам Боровицкий – то другое. Ладно, фиг с ними. Что впансионате нового?

Даша подробно рассказала. Максим покачал головой и вышелиз-за стола.

– Ну и ну… – хмыкнул он, принимаясь за мытьепосуды. – Значит, во-первых, Боровицкий и репетиторша знали друг другараньше. Горгадзе признался тебе в убийстве Боровицкого, во-вторых. В-третьих,за тебя почему-то заступился… как его…

– Ангел Иванович, – подсказала Даша.

– Елки-палки, что за имя! В общем, сумасшедшийстарикашка. Что у нас там еще было?

– А до того, – вспомнила Даша, – мне Денисов,главврач, сказал странную вещь.

– Какую? Ты мне не говорила.

– Я забыла. Он сказал, что бывший математик Яковлев попрозвищу Виконт на самом деле никакой научной работой не занимается. Азанимается полной ерундой. Помнишь, мы с тобой фильм американский смотрели…

– «Игры разума», – согласно кивнул Максим. –Угу, понятно. А к Боровицкому это какое отношение имеет? Ну, съехал слегкадядечка крышей… Так они все в «Прибрежном», судя по твоим наблюдениям, сприбабахом.

В дверях появилась Олеся с книжкой.

– Мама, а ты уверена, что там не психушка? –заявила она, размахивая Дарреллом.

Только Даша собралась возмутиться предположением дочери, какОлесю неожиданно поддержал Максим:

– Вот-вот, у меня такое же подозрение возникло. Тамхоть один нормальный человек есть?

Даша подумала.

– Есть, – кивнула она. – Самый здоровый – этоуправляющая, Раева.

– По законам жанра она и есть главный злодей! –провозгласила Олеся и протопала по коридору в туалет.

– Я тебе сколько раз говорил – в туалете с книгой несидеть! – крикнул ей вслед Максим.

В ответ раздалось невнятное бурчание и щелчок закрываемойдвери.

– Кстати, шутки шутками, – добавил он, – ноРаева и в самом деле должна быть первой подозреваемой. Если в пансионате что-тонечисто, то она не может не быть в курсе.

– Понимаешь, – медленно начала Даша, – я тожетак думала до сегодняшнего дня. Но, когда она начала объяснять про АнгелаИвановича – ну, почему она его оставила при пансионате, – у нее было такоелицо… такое… в общем, просветленное, что ли.

– И ты на основании просветленности физиономиидиректрисы делаешь вывод, что она ни при чем? – скептически осведомилсямуж.

– Да нет, не делаю. Но я ее как будто с другой стороныувидела, понимаешь?

– Понимаю. Аргумент конечно, очень сильный.

– Максим, ты зря иронизируешь. Если б ты видел, как онана того бедолагу смотрела! Люди, которые могут так смотреть, стариков неубивают, – серьезно сказала Даша.

– Ладно, тебе виднее, знаток человеческих душ. Скажи-камне лучше: а ты сама Горгадзе веришь?

Даша задумалась.

– Не знаю, – сказала она наконец. – Как-тополучается слишком просто: всю жизнь ненавидел Петра Васильевича и наконец-тоубил. Да это и не объясняет, зачем Боровицкий делал записи, которые потомоставил мне.