– Вы… вы что? – опять начала заикатьсяВика. – Я никому! Ничего! Я только эти сапоги – и все!

– Ну конечно, конечно, – следователь наморщилгладкий лоб и стал похож на магазинного пупса. – Так и запишем: винупризнала частично.

– Я не частично, я целиком… – всхлипывала Вика.

– Тогда подписывай, раз целиком, – неожиданногрубо заорал на нее гладколицый. – Выкобенивается тут: то признала, то непризнала… Внизу ставь подпись, дура!

Вика не помнила, как она вышла из высокого серого здания.Ничего не соображая, прошла два квартала, свернула в первый попавшийся сквер,занесенный снегом, и села на холодную скамейку. Руки замерзли, но варежек вкарманах почему-то не оказалось. Она прижала руки к лицу и разрыдалась.

Жизнь закончилась, Вика это точно знала. Балет, театр,училище, подруги – всему наступил конец. Как и мечтам о выступлениях в Большом,толпах поклонников, цветах, аплодисментах и всем остальном, что обязательнодолжно было наступить в ее жизни, но по нелепой случайности уже никогда ненаступит.

Она не очень представляла, что ее ждет дальше и почему ее несразу посадили в камеру, а отпустили, но понимала: деваться ей некуда. Викаперестала рыдать и посмотрела на мокрые красные ладони. Может быть, повеситься?Или броситься с крыши? Но она знала, что не сможет – слишком страшно, а главное– навсегда . Слезы у нее высохли, и она смотрела перед собой пустыми глазами.Постепенно начало темнеть, зажглись фонари. Надо было вставать и идти домой, ноВика не могла подняться с места. Дома родители, дома ужин, дома была жизнь,которая теперь для нее закончилась. И возвращаться в эту закончившуюся жизньбыло пыткой. Ведь предстояло рассказать родителям… Или им уже все рассказали?

У нее закружилась голова, потому что она очень давно ничегоне ела. Вика попробовала встать, но снова упала на скамейку. Следствие, потомсуд, затем – тюрьма. Вот что ее ждет. Она попыталась вспомнить, что былонаписано на том большом листе, который она подписала, но ей вспоминалось только«В том числе предлагала купить сапоги иностранного происхождения…». Иностранноепроисхождение сапог показалось ей вдруг очень смешным, и Вика истеричнорассмеялась. Смех перешел в икоту, которая никак не прекращалась, потом врыдания и опять в икоту. Так она и икала, сидя на холодной скамейке и глядя,как на сугробах становятся все ярче желтые круги от фонарей.

Мысленно она раз за разом возвращалась в тот вечер, когдаСонька пришла навестить ее, и переигрывала все по новой: вот Сонька предлагаетей деньги, а она отказывается. Или еще раньше – до прихода Соньки она прячетсапоги в тумбочку. Да, лучше спрятать, никому не показывать, чтобы Сонька изнать не знала про злосчастные чудо-сапоги. Или наоборот – показать, ноотказаться от денег? Да, так, конечно, лучше, хотя Сонька наверняка обиделасьбы. Впрочем, что ей за дело до Сонькиной обиды – главное, что у нее, у Вики,все тогда было бы в порядке!

Вика подняла красные глаза и огляделась. И поняла, чтопереиграть уже ничего нельзя – она все уже сделала. Показала Соньке сапоги.Продала. Отказала Егоровой.

Вика попыталась опять заплакать, но слезы почему-то нелились, и она тихонько заскулила, уткнув лицо в промерзлый рукав дубленки.

– Эй, ты что воешь? – раздался мужской голос, икто-то решительно приподнял Викино лицо за подбородок.

Она закрыла глаза.

– Вика, ты, что ли? – удивился человек, и онапосмотрела на него.

В первый момент она не поняла, что это за незнакомыйвальяжный мужик, который так уверенно называет ее по имени, но в следующуюсекунду вспомнила. Иван Степанович! Иван Степанович Гузеев, отец СтепкиГузеева, который учился раньше в училище, но на третий год бросил и перешел вкакую-то элитную спецшколу.

Со Степкой Вика дружила, даже была у него на дне рождения,от которого у нее остались странные воспоминания: большущая квартира сгромадной сверкающей люстрой в зале, свисающей почти до стола, очень многовзрослых и совсем немного подростков. Только сам именинник Степка, она, да ещедвоюродный брат Степки – толстый молчаливый мальчик. Ей тогда было скучно. НоИвана Степановича она хорошо запомнила: гости говорили тосты, обращаясьпочему-то к нему, а не к Степке, и, когда Иван Степанович в конце тостачто-нибудь говорил, все начинали смеяться. Она не понимала почему, но тожепослушно смеялась вместе со всеми. Даже странно – столько времени прошло, а оназапомнила папу Гузеева. Наверное, потому, что он был очень самоуверенный.

– Здравствуйте, Иван Степанович, – прошептала она. –А вы что здесь делаете?

– А ты что здесь делаешь? – усмехнулся тот. –С мальчиком поссорилась?

Он лукаво подмигнул. На Вику нахлынуло все то, что случилосьс ней сегодня, и она снова зарыдала.

– Да ты что? Эй, не реви! Или что серьезное случилось? –Голос Ивана Степановича из насмешливого стал обеспокоенным. – Ладно,хватит тут мерзнуть, пойдем-ка в машине побеседуем.

Вика послушно встала и побрела за широкой спиной старшегоГузеева. В большой машине было тепло, за рулем кто-то сидел. «Шофер», – догадаласьона.

– Рассказывай, красавица, – приказал Гузеев,усевшись рядом с ней на заднее сиденье. – Коля, поехали.

Вике хватило двадцати минут, чтобы передать все событияпоследних дней. Иван Степанович послушал, покивал, один раз одобрительноусмехнулся и заметил:

– Молодец, хорошо работает.

Но Вика не поняла, к чему это он. Закончив рассказывать, оназакрыла глаза и постаралась не разреветься опять.

– В общем, не хлюпай, – посоветовал ИванСтепанович. – Коля тебя сейчас домой отвезет. Слышь, Коль?

Шофер молча кивнул.

– А ты, Вика, больше всякими глупостями не занимайся,поняла?

Вика кивнула, глядя на Ивана Степановича ничего непонимающими глазами.

– Да не смотри ты на меня, как на икону! –рассмеялся тот. – Обещать не стану, но, думаю, никто твоим делом серьезнозаниматься не будет.

– Это… как? – не поверила Вика.

– Да так. Вот ведь делать им больше нечего… –пробурчал он себе под нос. – Ну, не прощаюсь, увидимся еще с тобой.

Он вылез из машины и захлопнул дверь. «Волга» быстротронулась с места, так что Вика не успела ничего сказать.

– Адрес какой? – обернулся к ней Коля.

Вика назвала улицу и некоторое время сидела словно вотупении. Иван Степанович сказал… сказал, что никто ее делом серьезнозаниматься не будет. Но почему?

Начиная что-то соображать, она наклонилась к шоферу ивежливо спросила:

– Николай, скажите, пожалуйста, а Иван Степановичсейчас где работает?

Тот коротко глянул на нее в зеркало и, чуть помедлив,ответил: