Показалось – или в глазах шефа мелькнулопрезрение? Однако он тут же справился с собой и сделал едва заметное движениеголовой, как бы указывая в угол:

– Там чемодан, посмотри.

Хитрый Митрий, однако! Сколько народу полегло,купившись на такие вот невинные предложения хоть на миг отвести взгляд отжертвы!

– Потом посмотрю. Что там?

– Деньги.

– Сколько?

– Много! – Голос шефа дрогнул.

– А точнее?

– Около шести…

– Чего? Тысяч?

Из горла шефа вырвалось нечто похоже нахрипловатый смешок:

– Обижаешь!

– Миллионов, что ли? – недоверчиво сказалСамурай. – Да брось врать. И в чемодане принесли, да? Кто такой щедрый? Икуда тебе столько?

– Это за… – Шеф осекся, но Самурай уже зналответ.

– За того рыжего «кабана», что ли?

Молчание – знак согласия.

Самурай хохотнул. Ого! Вот это ставка больше,чем жизнь! А им с Македонским причитались какие-то несчастные сто семьдесятпять тысяч на двоих, да и то было выдано всего по двадцать пять аванса. Неужелишеф их сдал, чтобы не платить остальное? Нет, не так надо ставить вопрос:неужели сегодня ночью к шефу пришли, чтобы забрать этот чемодан туда же, откудаего доставили?

Ну что же, очень обыкновенно. Люди по сутисвоей довольно однообразны, и если сосед прирезает в переулке соседа, которомудавно должен некую сумму, уже все сроки вышли, а отдавать нечего или простонеохота, – то не стоит думать, будто таких же пошлостей не устраивают наОлимпе заказных убийств. Хотя скорее возврат денежек – лишь одна изсоставляющих данного момента. Здесь все смешалось: и обрубание хвостов, и охотаза картотекой, в которой, как предполагал Самурай, содержались не толькоисчерпывающие сведения о сотрудниках, их слабостях, пристрастиях, достоинствахи недостатках, близких людях, возможных местах отхода. И его с Македонским делатам были, конечно, и сведения о его погибшей семье…

Самурая вдруг качнуло. Он не был дома месяц.Несчастье произошло три недели назад. Значит, когда две недели назад его«сватали» вторым номером к Македонскому, ни Аси, ни мальчишек, ни МарьиГавриловны уже не было в живых! И если шеф и впрямь настолько осведомлен освоих сотрудниках, как уверял Македонский, он наверняка знал о случившемся!Знал – и ничего не сказал, потому что тогда сорвалась бы акция и в его кабинетене прижился бы туго набитый чемодан.

У Самурая задрожала рука, до того захотелосьвот сейчас, немедленно, изрешетить шефа пулями, но он сдержал себя. Все это ужене имело значения. Его сердце осталось в прошлом, оно зарыто на том маленькомкладбище, где лежат они все… но рассудок еще вполне жив. И Самурай не должензабывать о том человеке, ради которого все это устроено судьбой!

Усилием воли он вернул мысли в прежнее русло.Значит, так. В картотеке содержатся сведения не только о сотрудниках, но и оновых заказах. А также о новых и старых заказчиках… Вот о ком печется шеф дажена пороге смерти. Все-таки правдивы, наверное, слухи, будто раньше он был непросто партийным функционером, а трудился в «конторе глубокого бурения». Стараязакалка – «раньше думай о Родине, а потом о себе»!

Он резко мотнул головой.

Пожалуй, молчание несколько затянулась. Порауж дать поговорить другу «макарушке».

– Ну ладно, – сказал, спокойно глядя впомертвевшие глаза шефа. – На посошок один последний вопрос. Чтобысэкономить мне время.

– Я не знаю, – чуть слышно пробормоталшеф, – клянусь, я не знаю, кто заказывал…

Самурай взглянул на него чуть ли не свосхищением. Ну надо же! Прав он был насчет закалки. Это ж Зоя Космодемьянская,это ж сущий руководитель «Молодой гвардии» Олег Кошевой, а не главарь киллеров!Одной ногой в могиле стоит, а все выгораживает своего прямого инепосредственного заказчика. Вот она, старая гвардия! Ручная работа, теперьтаких людей не делают… гвозди бы делать из этих людей… Но если по правде, имязаказчика Самурая не особенно интересовало. Ему требовалось совсем другое. Апотому, поднимая пистолет, он спросил о том, ради чего, собственно, пришелсюда:

– Как настоящая фамилия Македонского?

Лёле стало жарко. Но тьма внизу колыхнулась,сгустилась в подобие маленькой человеческой фигурки.

Тот жуткий мохнатец, которого Лёля заперла вкомнате? Нет, это нормальный человек, только маленький.

Ребенок, что ли?

Мысль сначала показалась дикой: здесь, в этомстранном, пугающем месте, – ребенок? Откуда бы ему взяться?

Лёля боязливо ступила на порог, замерла, номаленькая ручка вцепилась в пальцы, потянула:

– Скорее, ну! Если дверь открыта слишкомдолго, на пульт проходит сигнал тревоги. Ты что, хочешь, чтобы тебя сцапали?

Лёля зашевелилась. Дверь закрылась.

В холле было куда темнее, чем на улице, Лёлянапряженно всматривалась в светлое пятнышко маленького лица:

– Ты кто?

– А ты?

– Лёля.

Хихиканье:

– Ляля? Какое смешное имя!

Впервые она радостно рассмеялась в ответ – даведь и правда смешно!

– Нет, не Ляля. И не Люля. Меня зовут Ольга,но мама с папой называют Лёлей. Я уже привыкла.

– Мама с папой? – В тоненьком голоскезазвучал неподдельный интерес. – Ладно врать! Откуда у тебя мама?

– Привет! – растерялась Лёля. – Увсех есть мамы. Откуда, по-твоему, мы все взялись? Нас мамы родили.

– Ну, это понятно, – по-взросломувздернулись и опустились маленькие плечики. – Это все знают. Но ведь потоммамы уходят в рай, ты разве не знала?

Утихший было озноб возобновился с новой силой.

– Как это? – выдавила Лёля. – Почемуэто – уходят?

– Не знаю, – опять дрогнулиплечики. – Так всегда бывает. Папина мама ушла в рай, и доктора, и Асана,и Любкина, и Юлина, и всех, кого я знаю. Почему же, интересно, твоя мама неушла?

В этой речи звучало смешение несуразнойнаивности и недетской серьезности. Лёле стало разом и страшно, и стыдно. Онаприсела на корточки, пытаясь разглядеть ребенка.

Худенькое личико, темные мягкие растрепанныеволосы, стриженные в скобку. Большие глаза, в которых играют блики лунногосвета. Одет ребенок в футболку, шорты, тапочки.

– Ты кто? – спросила Лёля шепотом. –Ты мальчик или девочка?