Узорная чугунная решётка была покрыта инеем. Несколькостолетних берёз росло вокруг дома. Воздушные массы ветвей с тёмными шапкамивороньих гнёзд, так же как и решётка, покрытая инеем, хрупко висели в нежном,розоватом воздухе и казались совершенно голубыми.

Низкое солнце, лишённое лучей, плавало в морозном дыму, какяичный желток, и над старинной пожарной каланчой с выгоревшими стенами леталигалки.

Биденко и Ваня прошли через контрольную будку, и в громадныхсводчатых сенях Биденко сдал Ваню и пакет с документами дежурному офицеру, асам сел под толстой аркой на старинный деревянный ларь и принялся ждать.

Он ждал довольно долго. Несколько раз из-под лестницывыходил молодой трубач, смотрел на часы и трубил. Раздирающие звуки трубыоглушительно ревели в этих просторных сенях с каменными толстыми стенами икаменными плитами пола. Они уносились вверх по громадной каменной лестнице смедными перилами, медленно утихали, и только слабое эхо ещё долго носилосьгде-то в глубине здания по коридорам, классам и залам.

Здесь всё совершалось по трубе. Труба управляла невидимойжизнью этого дома. Труба вдруг вызывала слитный шум сотен голосов и шарканьясотен ног. Она же вдруг водворяла такую мёртвую тишину, что ни одного звукабольше не слышалось, кроме шлёпанья капли из рукомойника в умывальной и резкоготиканья часов под лестницей. Один раз труба приказала выстроиться невидимойроте, и Биденко слышал, как в тишине где-то строилась эта невидимая рота,рассчитываясь на первый-второй, сдваивала ряды, поворачивалась, а потом быстропрошла, враз отбивая шаг сотней крепких башмаков: «Ать-два, ать-два, ать-два…Левой! Левой!»

А один раз на второй площадке лестницы появился маленькийрыжий мальчик в чёрном мундирчике и длинных брюках с красными лампасиками. Судяпо тому, как осторожно пробирался этот мальчик, можно было заключить, что трубане велела ему выходить сюда в это время и он это сделал сам по себе, безспросу.

Думая, что он один, мальчик лёг животом на перила и свыражением блаженства на курносом веснушчатом лице съехал вниз. Но, заметивБиденко, страшно смутился, обдёрнул мундирчик и строевым шагом прошёл по каменнымпотёртым плитам, юркнув в боковую дверь.

А Биденко сидел пригорюнившись и гладил свою раненую руку,которая к вечеру стала побаливать. Ему жалко было расставаться с Ваней, потомучто он чувствовал, что теперь они расстаются навсегда.

На первой площадке лестницы висела большая, во всю стену,картина. На ней была нарисована белая лестница, похожая на ту, над которой онависела. Нарисованная лестница казалась продолжением настоящей. По сторонам еёбыли нарисованы старинные пушки, барабаны, знамёна и трубы. По ступенямподнимался маленький мальчик в чёрном мундирчике с красными погонами. Сверху кнему протягивал руку Суворов в сером плаще, переброшенном через плечо, ввысоких ботфортах со шпорами, с алмазной звездой на груди и с серым хохолкомнад высоким сухим лбом.

И Биденко представилось, что это его Ваня, его пастушокмежду труб и знамён шагает вверх по лестнице, а Суворов протягивает ему руку.

Но вот открылась боковая дверь, и в сени вошли дежурныйофицер и Ваня. Биденко вскочил с ларя и вытянулся. Биденко ожидал увидеть Ванюуже в форме суворовского училища. Но мальчик ещё был в своём армейскомобмундировании, хотя без шинели и без чубчика, который уже успели состричь.

— Воспитанник Солнцев, можете проститься с провожатым, —сказал дежурный офицер и отошёл в сторону.

Ваня подошёл к Биденко. Они некоторое время молчали, незная, что нужно делать.

В эту минуту в памяти мальчика промелькнула вся его жизнь. Ион понял, что эта жизнь навсегда кончилась, а теперь для него начинается другаяжизнь, совсем не похожая на прежнюю.

— Прощай, пастушок, — сказал наконец Биденко.

— Счастливого пути, — сказал Ваня.

Ему хотелось броситься к Биденко, обнять его так, как онобнял его тогда, у разбитого орудия в районе цели восемь, прижаться лицом к егообгорелой шинели, заплакать. Но та непонятная, могущественная сила, которая ужедавно стала управлять его жизнью, остановила его.

Биденко молча протянул ему руку. В первый раз мальчик пожалэту громадную, грубую руку, почувствовал всю её силу и всю её нежность. И в этовремя Биденко не удержался и опять, как тогда в районе цели номер восемь,погладил Ванину стриженую голову своей забинтованной рукой.

— Дядя Биденко, прощайте! — вдруг изо всех сил крикнул Ваня,когда Биденко открывал тяжёлую входную дверь с медными пружинами.

Но разведчик, не оглянувшись, вышел на улицу.

А через несколько часов, получив у каптенармуса и примеривформенное обмундирование, с тем чтобы надеть его на другой день с утра, Ваня,исполняя приказание трубы, уже спал вместе с другими воспитанниками в большойтёплой комнате, на отдельной кровати, под новеньким байковым одеялом.

На рассвете, незадолго перед подъёмом, старый генерал,начальник училища, который всегда просыпался раньше всех, обходил, по своемуобыкновению, спальни, для того чтобы посмотреть, как спят его мальчики.

Он остановился возле Ваниной койки и долго стоял, рассматриваямальчика. Ваня спал очень глубоким, но беспокойным сном, сбросив с себя одеялои раскидавшись. По его лицу пробегали отражения снов, которые он видел. Каждуюминуту оно меняло выражение.

Душа мальчика, блуждающая в мире сновидений, была так далекаот тела, что он не почувствовал как генерал покрыл его одеялом и поправилподушку.

Генерал смотрел на его одухотворённое спящее лицо, и емухотелось проникнуть в душу этого маленького солдата, в самую её глубину,прочесть самые его сокровенные чувства.

Генералу была известна Ванина история во всех подробностях.Знал он, конечно, и то, что в батарее мальчика прозвали пастушком. И этоособенно нравилось генералу. Он сам происходил из простой крестьянской семьи.Он любил иногда вспоминать своё детство.

И теперь, глядя на спящего пастушка, генерал — совершеннотак, как однажды ефрейтор Биденко, — вспомнил своё детство: раннее деревенскоеутро, коров, туман, разлитый, как молоко, по ярко-зелёному лугу, разноцветныеискры росы — огненно-фиолетовые, синие, красные, жёлтые, — и в руках у себявспомнил маленькую, вырезанную из бузины дудочку, из которой он выдувал такиетонкие и такие нежные однообразные и вместе с тем весёлые звуки.

Он невольно посмотрел на руку мальчика, выпроставшуюсяиз-под одеяла. Маленькие пальцы шевелились во сне, как будто перебиралискважины свирели.