— Не говори ерунды, Диночка… — примирительно блею я, отДинкиных вспышек у меня стучит кровь в висках.

— Отчего же? А, впрочем, ты права… Отчего же мне невыйти на сцену, отчего мне не записать, мать его, диск… О несчастной любви к какому-нибудьмужчинке… Или ко всем мужчинкам сразу… Какие там у нас самые распространенныерифмы: «Меня — тебя»? «Любовь — кровь»? «Член — перемен»? О, отличный сюжет!«Твой член так жаждет перемен»!… Лесбиянка, возвратившаяся в лоногетеросексуальной любви! Еще одна спасенная душа! Зрители будут рыдать…

— Диночка…

— Думаешь, не будут?

— Вот увидишь, Ленчик что-нибудь обязательно придумает.

— Он уже придумал… Два года назад… Будьте вы прокляты…И ты, и твой Ленчик… Будьте вы прокляты…

Я все жду, когда она меня ударит. Это случалосьнеоднократно, еще в период триумфа «Таис». Тогда Динка легко распускала руки, ая легко мирилась с этим, папашкина школа. Папашка… папахен… Он по-прежнемуквасит, но его бесконечные запои перешли теперь в более цивилизованное русло,смоченное хорошим виски. На водку он теперь и смотреть не может. Я купила емуквартиру у Ледового дворца, он сам на этом настоял: оставаться в старой былоневозможно, только ленивый не кидал в него камнем, — папаша бесстыжейизвращенки, эй, что ж ты так плохо воспитал ее, папаша?!… Я и сама выслушивалаот него тирады позабористее, пока мои деньги не заткнули ему рот. Деньги когоугодно сделают сговорчивым, папахен — не исключение. Грязные оскорблениясменила приправленная виски философия: «Ну что ж, шалава… прошмандовка… и словатебе поперек не скажу. Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше… Делай чтохочешь…»

Я все еще жду, когда Динка меня ударит. Но она не делаетдаже этого. Она и пальцем не хочет меня касаться, прошли те времена, когда мыкасались друг друга. Касаться друг друга, по поводу и без повода — в этом тожебыла фишка «Таис». Касаться друг друга — в этом тоже было наше прошлое. Котороемы обе хотим забыть.

Динкины вспышки заканчиваются так же внезапно, как иначинаются. И я тешу себя надеждой, что когда-нибудь они и вовсе сойдут на нет,и Ленчик перестанет звонить, и не нужно будет готовиться к этим звонкам. И мыостанемся в ленивом доме Ангела навсегда.

А, впрочем, me da lo mismo.

Мне все равно.

Это единственное испанское выражение, которое я знаю.Единственное. Я произношу его без всякого акцента, оно как будто создано дляменя: me da lo mismo.

…Но я еще не знаю, что в один прекрасный день, за дешевымииспанскими детективчиками в мягких обложках, найдется фолиант, болееприличествующий какому-нибудь старинному университету. Или музею. Но никак неэтому грубому, неотесанному дому. И мне перестанет быть da lo mismo. А фолиантнайдется и потащит за собой другой фолиант, который так никогда и не будетсоздан.

«Как мы убивали Ленчика» — его примерное название.

Похожее на испанский детективчик в мягкой обложке. Оновполне бы вписалось в другие испанские названия: «Errar el camino» [8],«En visperas el asesinato» [9], «Conjurado» [10]…Я не знаю, как это переводится, но потертые картинки на первой страницевпечатляют: классическое красное и черное, цвет ночи и убийства, цвет матадораи быка, мы до сих пор не были на корриде. А мне бы так хотелось посмотреть на нее,хотя Динка уверяет, что в корриде нет ничего хорошего. Собачьи бои куда лучше,те самые собачьи бои, на которые изредка ходят Пабло-Иманол и Рико.

Испанские детективы утешали меня, хотя я не понимала в нихни одного слова. При желании их можно было бы прочесть, времени у меня много, аот полумифической жены Пабло остался внушительных размеровиспано-русский-русско-испанский словарь и куча разговорников поменьше.Совершенно бестолковых — чтобы понять это, мне достаточно было пролистнутьнесколько страниц. «Ноу hablaremos sobre de presios…» [11] неимеют никакого отношения ни к нам, ни к Ангелу. А, впрочем… Цена нашегопребывания здесь — Динкино тело, которое так нравится Пабло-Иманолу.Разонравится — мы и лишней секунды здесь не останемся. Честно говоря, я дажеудивилась, когда узнала, что Ангел предложил пожить у него, очень великодушно сего стороны. А ведь к тому времени Динка с Ангелом были знакомы не больше трехдней, и все эти три дня Пабло-Иманол исправно отирался у нас в гостинице. Онприходил с утра и так же исправно заговаривал с Динкой на вполне приличномрусском.

Со мной он и слова по-русски не сказал, скотина!

А когда какая-то сволочь стянула у нас кредитки и паспорта,он чуть не разнес гостиницу и едва не пришиб портье (клявшегося, что никтопосторонний номером не интересовался и под сень «Del Mar» не входил, какнеприятно, бедные русские сеньориты!). Потом Ангел переключился на управляющего(клявшегося, что такой конфуз произошел впервые, а репутация гостиницы… я,конечно, не смею настаивать… но полицейские… вы понимаете, милые русскиесеньориты?)… С подачи не в меру суетящегося хозяина заявлять в полицию мы нестали, а позвонили Ленчику на мобильник, прямо из кабинета. Ленчик обещал всеуладить, когда приедет в Барсу, а пока… Он отправит некоторое количество денег,чтобы мы могли продержаться до его приезда.

Деньги он действительно выслал. На имя Пабло-ИманолаНуньеса.

Этих денег мы не увидели, во всяком случае большей их части.Зато Ангел предложил пожить у него, пока не разрешится ситуация с паспортами.Ситуация могла разрешиться одним-единственным способом: Ленчик.

Ленчик приедет и все устроит. Как устраивал всегда. Нужнотолько закрыть глаза и верить.

Так в нашей жизни и появился этот дом. Дом Пабло-ИманолаНуньеса. Дом Ангела. К дому примыкает маленький запущенный сад: оливки,апельсины, несколько крошечных миндальных деревьев. Оливки и апельсины нравятсямне, миндаль — не очень. Может быть, потому, что Динкины глаза все привычноназывают миндалевидными. А Динку я терпеть не могу. Вернее, раньше не могла.

А теперь… Теперь — me da lo rnismo.

И все равно, мне не нравится миндаль.

А дом Пабло-Иманола нравится. И мне хотелось бы в немостаться. Я люблю бродить по нему. Я брожу по нему с закрытыми глазами. И — неверю.

Я не верю ему до конца.

В нем есть что-то пугающее и притягивающее одновременно.Какая-то тайна. Эту тайну невозможно потрогать, пощупать, попробовать на вкус.Я не знаю, с чем она связана — со старыми стенами (Динка говорит, что дому летдвести, никак не меньше); с самим Пабло, с его русской женой, с его собаками,которых он иногда стравливает друг с другом на выжженной солнцем площадке вглубине сада… Я не знаю.