Сварог побежал. И бежал он, нагой и безоружный, прямо навоина в чешуйчатой броне, желтом плаще, остроконечном шлеме с лисьими хвостамии с саблей в кожаной петле на боку, за которую тот не спешил хвататься. Ну,ясно, брать-то нужно только живым. «А вот кнут и аркан, милый друг, ты напрасноне прихватил с собой. Впрочем, я смотрю, ты и не сомневаешься в своемуспехе», – успел подумать Сварог, прежде чем прыгнул.

Недавний всадник, кряжистый, с безжалостным и бесстрашнымвзглядом, видя, что зверь сам бежит на ловца, остановился и ждал, ударяякулаками в кожаных рукавицах, обшитых медными бляхами, друг о друга. Онусмехался в бороду алебастрового цвета. Вот туда-то, под бороду, под этуулыбочку, в кадык, и нанес взлетевший над песком Сварог поставленный на «отлично»еще в училище удар пяткой.

Да, восточные единоборства тут, пожалуй что, не изобрели. Ктакому повороту ратник Нохора был ну никак не готов. И потому свалился, какподрубленный. Не успев выставить защиту, вообще как-то среагировать, даже неуспев сменить улыбочку на что-нибудь еще, более подходящее поражению впоединке.

Путь к реке, до которой оставалось полтора шага, Сварог длясебя расчистил. В голове у него мелькнула озорная мысль: если его сейчасперенесет обратно в его мир, то не попробовать ли захватить отсюда какой-нибудьсувенир. Скажем, эти рукавицы всадника. Свой трофей он честно заслужил. Там, усебя, подарит археологине Свете, она тоже вроде заслужила от него хорошийпрезент, а двухтысячелетней давности рукавицы должны принести археологу такоеже счастье, какое испытывает дама полусвета от бриллиантового колье,поднесенного любовником.

Так бы Сварог, может, и поступил. Но – не дали.

Маршрутом первого воина уже выбирались на песчаную полянкудругие. Позади слышался треск ломаемых сучьев – к нему продирались, и его жесобственным маршрутом. Пора, и срочно пора.

Сварог прыгнул. В воду он вошел косо, шумно. Целеустремленнои тупо, словно торпеда, пошел на глубину. Сильными гребками разметывая воду,рвался неизвестно куда, плыл словно бы уже не в воде, а в густом синем тумане,липнущем к телу. Потерял всякую ориентацию, не соображал уже, где он идвигается ли вообще. Разноцветные круги перед глазами превратились в плывущийнавстречу бледный свет. Удушье стиснуло грудь, Сварог открыл рот, но не почувствовалхлынувшей в горло воды, совсем ничего не почувствовал, ни воды, ни воздуха, иэто оказалось самым страшным. Он дернулся всем телом к свету.

И взмыл из родной ванны, расплескивая воду на пол. В горячкевыскочил, перевернув магнитофон, дернул хлипкую задвижку, вывалился в комнату,запаленный, голый и мокрый.

Родная жена, изучавшая в кресле не особенно старый номер«Плейбоя», посмотрела поверх цветной красотки в строгом деловом костюме, но спровокационным вырезом до пупа; хмыкнула, спросила с надеждой:

– Ну что, крыша едет? Зуеву звонить? В трезвой полосесейчас ваш Зуев, отходняк обеспечит… Вон там, под столом, есть кто-нибудь?Черти, скажем, или душманы?

Сварог, опамятовавшись, ответил ей простыми русскими словами(правда, по слухам, происшедшими от китайцев) – в том смысле, что под столомнет никого, а в кресле сидит… и… Жена, видя, что с ним все в порядке,разочарованно вздохнула и заслонилась замусоленным прапорами журналом. Сварогвернулся в ванную, быстренько обтерся, наскоро подтер воду и убрался в комнатусмотреть телевизор, а точнее – быть на глазах у этой стервы, что исключалоновые неприятности в виде удаленного на два тысячелетия, но оказавшегося такимблизким вербовочного пункта. Странно… Считалось, что две тысячи лет назадстремян еще не было, не изобрели. Выходит, были, раз Сварог сам ихвидел, – они и сейчас еще позвякивали в ушах, как ни орал телевизор.

Интересно, как чувствует себя тот улыбчивый воин, сраженныйголой пяткой? И что делает сейчас лохматый старикашка, крайне озабоченный сохранностьюсвоей головы на шее? «Они ж меня достанут рано или поздно», – подумалСварог, и эта мысль была сродни устоявшейся зубной боли. Чутье подсказывало,что Нохор в сто раз упрямее любого отечественного военкомата. И нет никакойвозможности от него защититься. Нельзя всю оставшуюся жизнь провести безотлучнона чьих-то глазах. Хотя бы в туалет нужно периодически забредать.

Было даже хуже, чем в той стране, где вместо Бога был Аллах,чем в той стране, где торчала на площади статуя льва, – в дальних краях,забывшихся так надежно, что даже цветные ленточки на кителе и шрам на бедре сними никак не связывались. Если прикинуть, там было даже лучше, там в негопопросту стреляли и можно было отвечать, сколько душе угодно, а теперь – словноволна тащила подальше от берега.

С волной не договоришься, от нее не отобьешься…

Не отобьешься?

…Он стоял так, чтобы его видел часовой под зеленым грибком,слушал далекое порыкивание танкового мотора и смотрел на дорогу – точнее,скверную колею, пробитую машинами в сухой земле и подпорченную конскимикопытами. Таких дорог тут было множество, они сплетались, разбегались, моглизавести в самые неожиданные места. Когда-то совершенно трезвый доктор Зуев настаром «уазике» ухитрился заехать в Китай без всяких пограничных формальностей.Он ехал себе и ехал, заблудился, но ничуть не расстроился, потому что любаядорога куда-нибудь да приведет. И эта старая истина нашла подтверждение, когдавпереди показались белые невысокие строения казарменного вида, осененные алымполотнищем на высоком флагштоке. Хорошо еще остроглазый доктор вовремя заметил,что полотнище-то алое, но вместо серпа и молота на нем красуется большаязолотая звезда в компании четырех маленьких, золотеньких… Дело было, междупрочим, еще при жизни Мао, когда по обе стороны границы ужасно друг друга нелюбили. Доктор рванул оттуда быстрее лани, в Китае его никто не заметил, а домавсе обошлось, даже потом, когда эскулап проболтался-таки по пьянке, ему никтоне поверил, включая бдительного особиста, знавшего по-китайски целыхвосемнадцать слов.

Сварог стоял и смотрел на дорогу – ничего другого неоставалось. По случаю воскресного дня динамик на столбе орал эстрадные песни, иидеологически выдержанная певица заливалась во всю глотку: «Прощай, король,прощай!» – как будто ее когда-нибудь могли подпустить беседовать к королю даеще разрешили «тыкать». Сварог в уме сказал про певицу матерное, не отрываявзгляда от дороги.

И он был вознагражден, дождался Мэлсдоржа. А тот нисколечконе удивился. Просто придержал конька и хладнокровнейшим образом спросил:

– Что, допек каган?

– Допек, – сказал Сварог.

– Я же говорил – беспокойный… Что, помочь надо?

– Надо, – сказал Сварог.

– Россия идет к рынку, Монголия идет к рынку…

– Что надо? – спросил Сварог.

– Автоматных патронов надо. Волков развелось.

– Делов-то, – сказал обрадованно Сварог. –Автомат не надо?

– Автомат мне уже звезданули, – сказалМэлсдорж. – А вот золота надо. Не для меня. Для кагана.