Вновь зазвонил телефон. Ну вот, опять небосьКомарова. Почта не работает, или бумажку с адресом потеряла! Но это оказалсяДима Ковалев.

– Слышь, Романова, завтра никуда не едем.

– Почему?

– Свадьба отменяется, жених с невестойпереругались, и все, прошла любовь, завяли помидоры.

Жаль, конечно, терять заработок, но отдохнутьтоже не помешает, тем более что погода, кажется, установилась. Завтра вытащушезлонг в сад и устроюсь там со всевозможным комфортом.

Прошла неделя абсолютного безделья. Лето –мертвый сезон. Никаких презентаций, праздников и тусовок не устраивается. Народмассово отъезжает на дачи и на побережья теплых морей. Свадьбы, конечно,играют, но в эту семидневку молодожены пригласили другие ансамбли. Мынаходились в творческом простое.

Често говоря, я была рада. В моем пониманииотличный отдых – это удобное кресло, штук двадцать новых детективов, коробочкашоколадных конфет и чашечка чая, желательно цейлонского, крупнолистового. Ядаже не поленилась съездить в Москву и купить там последние новинки. Словом, спонедельника до субботы я бездумно провалялась в шезлонге, в тенечке подраскидистой елью. Съела больше килограмма грильяжа и прочитала Маринину,Полякову, Серову и Корнилову. Разленилась до такой степени, что не готовиладетям обед, не стирала и ни разу не вспомнила о пылесосе. Впрочем, и Лизавета,и Кирюшка, ошалев от немилосердной жары, не требовали горячей еды днем, авечером мы прекрасно обходились салатом. К слову сказать, ребята помирились, иКирка забыл про Ричарда.

В субботу около шести вечера, когдараскаленное солнце переместилось за крышу нашего дома, Лиза вытащила шланг иначала поливать огород. Только не подумайте, что у нас рядами растет ароматнаяклубника и шпалерами стоят ягодные кустарники. Ничего подобного, талантогородника отсутствует у меня напрочь, поэтому возле гаража вскопаны две хилыегрядки, где редкими кустиками кучкуются укроп, петрушка и кинза. Больше нетничего. Сначала Лиза старательно лила воду на чахлые растения, потом направиластрую на Кирюшку. Мальчик мигом приволок из гаража второй шланг, и началасьводная баталия.

Мокрые собаки носились по грядкам, крушаукроп. Я оторвалась от Марининой, увидела, что «урожай» погиб, и сновауткнулась в книгу. Подумаешь, у магазина день-деньской сидят местные жители иторгуют зеленью, редисом и семечками. Было лень не то что шевелиться, дажеразговаривать.

Уничтожив посевы и измазав собак, дети сочлипроцедуру полива законченной, побросали шланги и унеслись в дом. Я слышала, какони ругаются около трехлитровой банки молока, доставленной молочницей Надей.Каждому хотелось отхлебнуть верхний слой жирных, нежных сливок.

– Эй, Лампа, к телефону! – заоралКирюшка.

Надо же, а я даже не услышала звонка.

– Давай, Романова, заводи «Ямаху», –прохрипел Ванька Лыков, – завтра в одиннадцать у Митинского кладбища.

– Где?

– В Митине, на погосте.

– Зачем?

– Что значит зачем? Нас на похороныпозвали!

– Да ну?! И что мы там делать будем?

– На лыжах кататься, ты от жары совсемочумела? Играть.

– Что? «Мурку»?

– Нет, конечно. «Реквием» Моцарта могешь?

– Могу, естественно, но как-то странно.

– Ничего особенного, просто до сих портакие заказы не попадались. Значитца, так. В одиннадцать лабухаем у могилки,потом на поминках. Обещали тысячу баксов заплатить.

На следующий день я изнывала от зноя у воротМитинского кладбища. Наконец из-за поворота вынырнул темно-зеленый «Мерседес»Димки Ковалева. Автомобиль у него замечательный, выпущен в начале 80-х и едет,дребезжа всеми внутренностями. Честно говоря, я побаиваюсь с ним кататься. Удедушки «шестисотого» «мерса» постоянно что-то отваливается, а Димка еще гониткак ненормальный по шоссе. Правда, Ванькина тачка, темно-красная «девятка», ещехуже. Двери у нее не открываются, «дворники» не работают, а правое крылопроржавело почти насквозь. Но я стараюсь сесть в лыковскую «девятку», он едетпо крайней мере тихо и старательно соблюдает правила движения.

– Эй, Романова! – заоралВанька. – Возьми Марфуту!

«Марфутой» Лыков зовет саксофон. Я схватилачерный футляр и поинтересовалась:

– А розетка, интересно, на кладбище есть?

– Ага, – заржал Димка, – обожаютебя, Романова, за светлый ум. Из каждой могилы торчит такая пластмассоваябеленькая штучка с дырочками, сунешь штепсель и давай, бацай.

– Ну надо же, – удивилась я, –зачем на могилках розетки?

– Чтобы жмурики могли плеервключать, – спокойно пояснил Ванька.

– Прекрати! – рявкнул Димка. –А ты, Романова, не идиотничай, нет на погосте электричества.

– А играть как?

– Да у них место сразу заадминистративным корпусом, из конторы шнур протянем.

Через полчаса мы подключились, настроились истали поджидать клиента. Наконец появилась большая толпа.

– О, – буркнул Димка, – они!Давай, ребята, с соответствующим моменту настроением и выражением на лице.

Мы принялись измываться над Моцартом. Хорошо,что он никогда не узнает о трех дураках, исполняющих «Реквием» при помощигитары, сакса и синтезатора.

Гроб, отчего-то закрытый, установили возлезияющей ямы. Родственники всхлипывали, среди них было довольно много женщин,закутанных с ног до головы в черное, и детей, непонимающе таращившихся надиковинную процедуру.

Ясное солнце освещало мрачное действо. Звучалидежурные слова: «трагически ушел», «полный сил», «удивительный человек». Вперерыве между выступлениями мы делали «музыкальную паузу». У тех, кто пришелпроститься с покойным, то и дело трещали мобильники и пищали пейджеры. Наконецроскошный гроб из красного дерева плавно, при помощи специальной машинкиопустили в могилу. Мы гремели как ненормальные. Над присутствующими носилась сгромким карканьем огромная стая ворон. Очевидно, главные птицы Москвы не любилиМоцарта, а может, им не нравилась наша более чем оригинальная обработка.

Потом двое на диво трезвых могильщиков ловко испоро сформировали холм, обложили его шикарными венками и букетами, воткнули визголовье большой портрет и табличку.