Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сначала прочитала надпись, сделаннуюзолотом: «Славин Вячеслав Сергеевич, 1940–2000 гг.», потом перевела взгляд нафотографию и чуть не упала на «Ямаху». На меня смотрело полное, чутьодутловатое лицо с внимательными карими глазами и капризно оттопыренной нижнейгубой. Уголки рта слегка загибались вниз. Точь-в-точь такой же снимок, тольконамного меньших размеров, лежал сейчас у меня в спальне на даче.
– Эй, Романова, – прошептал Ванька,незаметно для окружающих пиная меня ногой, – заснула в самый ответственныймомент, шевели клешнями живей!
Я машинально задвигала пальцами, «Ямаха»взвыла. Неожиданно одна из женщин упала на холм и завизжала на высокой ноте,перекрывая саксофон:
– Славик, Славик, за что?! Господи, зачто?!
Двое мужчин молча попытались поднять ее, нотетка продолжала:
– Славик, Славик, не пойду, не пойду…
От толпы отделилась девушка, стройная,высокая, просто фотомодель. Она быстрым шагом пошла к истеричке и резкосказала:
– Нора, прекрати немедленно концерт!
Женщина взвизгнула последний раз, потомспокойно поднялась, деловито поправила ленту на самом шикарном венке ипрошептала:
– А почему мои цветы лежат в неподобающемместе, а Тамарин рваный букет в изголовье?
– Заткните ее, – велеладевушка. – Андрей, Николай, чего стоите? Хотите скандала? Сейчас получите.
Из толпы вышли двое. Один, светловолосый,высокий, на вид лет тридцати, в безукоризненном черном костюме и ослепительнобелой рубашке, слегка хриплым голосом произнес:
– Мама, пошли.
Второй, тоже блондин, но пониже, коренастый, сбольшим носом и брезгливо сжатыми губами, молча двинулся в сторону истерички.Когда он прошел мимо «Ямахи», на меня пахнуло своеобразным букетом из запаховдорогой парфюмерии, элитного коньяка и качественных сигарет. Так пахло когда-тоот моего мужа Михаила, и я с тех пор невольно отшатываюсь от лиц мужского пола,благоухающих подобным образом.
Крепыш взял бабу за руку:
– Давай, Нора, хватит.
– Нет, скажи мне, Николя, – пронылаНора, явно не собираясь уступать, – ответь, отчего мой венок лежит воттут, где-то сбоку, а Тамарин растрепанный веник у самого лица!
От кучи мрачно стоящих людей отделилась ещеодна фигура, на этот раз женская, невысокая, в круглой шляпке с вуалью.
– Мама, – укоризненно произнесвысокий блондин, – где же ты тут лицо нашла?
– Как же, Андре, – воскликнулаНора, – он лежит сюда ногами, а туда головой!
Дама в круглой шляпке спокойно подошла кхолмику, выдернула из-под портрета небольшой букетик гвоздик, перевязанныйчерно-красной лентой, потом схватила огромный венок из темно-бордовых роз, сусилием перетащила его к фотографии и тихо сказала:
– Бога ради, Нора, никто ничего не делалспециально, так тебе нравится?
– Так нормально, – кивнула головойНора, – а главное, справедливо. Вы все знаете, что именно меня он любилбольше всех! А ты, Тома…
– Хватит, – рявкнула длинноногаякрасавица, – людей постыдись! Андрей, тащи ее в машину!
Потом она повернулась к нам:
– Ну а вы чего расселись? Давайте живоскладывайте дуделки – и в дом, надо помянуть Вячеслава, а не лаяться у свежеймогилы, ну и дурацкая же идея пришла Норе в голову – нанимать ансамбль напоминки.
Народ потянулся к воротам. Я начала собирать«Ямаху». Надо же, какая активная девушка. «Дуделки!» Можно подумать, она самазаработала на свое сверхэлегантное черное платье, а главное, на огромныебриллиантовые серьги, которые зачем-то нацепила на похороны. И потом, при всейшикарности она просто глупа и нелогична. Ругаться неприлично не только усвежей, но и у «старой» могилы. На кладбище надо сохранять хоть…
– Эй, Лампа, – раздался за спинойшепот.
Я обернулась и заорала от неожиданности:
– Ты!!!
– Тише, – шепнул ВолодяКостин, – не на базаре стоишь, спокойно, нечего визжать.
– Как ты сюда попал? Знал покойного?
– Служба привела, – вздохнулприятель.
Володя Костин работает в системе МВД и дослужилсядо звания майора. Мы знакомы давно, он наш хороший, верный друг. Более того,наши квартиры находятся на одной лестничной клетке. У Костина однокомнатная, изкоторой он сделал «двушку», просто уничтожив кухню. Да и зачем ему, холостому ибездетному, «пищеблок»? Ничего, кроме электрочайника и не надо, все равно естон у нас. Так что Володина кухня больше похожа на гостиную, где понедоразумению стоят холодильник и мойка. Вместо плиты у него панель с двумяконфорками, кстати, очень удобная вещь для тех, кто не собирается печь пироги.А представить себе майора, выпекающего пироги, я не могу.
– Что за работа такая, на похороныходить?!
Володя глянул на меня:
– Потом объясню.
– Ты и на поминки поедешь?
– Да.
– Эй, Романова! – заоралВанька. – Ну ты просто тормоз! Давай, давай, нам надо вперед всехприехать!
– Ладно, вечером поболтаем, –сказала я и побежала к «девятке».
Димка унесся на «Мерседесе», словно пуля,выпущенная из пистолета. Мы поехали достаточно тихо. Я расслабилась и бездумносмотрела в окно. Мелькали дома, магазины, потом вдруг показалось широкое шоссе,появился и исчез транспарант «Магазин «Три кита».
– Слушай, а куда мы едем? –изумилась я.
– Поминки будут у покойного надаче, – спокойно пояснил Ванька, – в Алябьеве.
– Ну ничего себе! И где же, адрес какой?
– Соловьиная аллея.
Так это противоположный от нас конец поселка,и я там почти никого не знаю.
Мы свернули влево и покатили по узкой дороге,впереди показались первые дачи писательского поселка.
– Слышь, Романова, – пробурчалВанька, – сегодня отыграем, и все.
– Как это все? – не поняла я.
– Ну, перерыв устроим. Надоело,налабухали на лето, отдохнуть охота. Какой смысл в Москве париться, заказовмало идет. Впрочем, если хочешь, можешь одна с «Ямахой» кататься, за оркестрсойдешь.