Расплывчатый потенциал. Мальчик может вырастибольшим мерзавцем, может стать добрым и справедливым человеком, а можетоказаться никем, пустышкой, каких на самом деле — большинство в мире. Всевпереди, как говорится.

Подобные ауры обычны у детей до двух-трех лет,но у более старших встречаются исчезающе редко.

Теперь понятно, почему зов обращен именно нанего. Деликатес, что ни говори.

Я почувствовал, как рот наполняется слюной.

Слишком долго все тянулось, слишком долго… Ясмотрел на мальчика, на тонкую шею под шарфом, и проклинал шефа, традиции,ритуалы, все то, из чего складывалась моя работа. Десны зудели, горло ссохлось.

У крови горьковато-соленый вкус, но эту жаждуутолит лишь она.

Проклятие!

Мальчик соскочил с эскалатора, пробежал повестибюлю, скрылся за стеклянными дверями. На миг мне стало легче. Замедляяшаг, я вышел следом, краем глаза зафиксировал движение — мальчик нырнул вподземный переход. Он уже бежал, его тащило, влекло навстречу Зову.

Быстрее!

Подбежав к ларьку, я бросил продавцу двемонетки, сказал, стараясь не показывать зубы:

— За десять, с кольцом.

Прыщавый парень заторможено — он и сам,похоже, грелся на работе — подал шкалик. Честно предупредил:

— Водка не очень.

— Здоровье дороже, — отрезал я. Водка явнобыла суррогатом, но сейчас меня это устраивало. Одной рукой я содрал колпачокза прикрученное к нему проволочное колечко, другой вытащил сотовый, включилдозвон.

У продавца округлились глаза. Сделав на ходуглоток — водка воняла как керосин, а на вкус была еще гаже — я побежал кпереходу.

— Слушаю.

Это уже не Лариса. Ночью обычно дежурит Павел.

— Говорит Антон. Гостиница «Космос», где-торядом, во дворах. Иду следом.

— Бригаду? — в голосе появился интерес.

— Да. Я уже разрядил амулет.

— Что случилось?

Бомж, прикорнувший в середине перехода,протянул руку, будто надеясь, что я отдам ему початый шкалик. Я пробежал мимо.

— Там другое… Быстрее, Павел.

— Ребята уже в пути.

Я вдруг почувствовал, как челюсти пронзилораскаленной иглой.

Ах ты ж, сволочь…

— Паша, я за себя не отвечаю, — быстро сказаля, обрывая связь.

И остановился перед милицейским нарядом.

Ну вот так всегда!

Почему человеческие стражи порядка всегдапоявляются в неподходящий момент?

— Сержант Каминский, — скороговоркой произнесмолодой милиционер. — Ваши документы…

Интересно, что мне собираются пришить?Пьянство в общественном месте? Вернее всего.

Опустив руку в карман я коснулся амулета. Едватеплый. Но тут многого и не надо.

— Меня нет, — сказал я.

Две пары глаз, обшаривающих меня впредвкушении добычи, опустели, их покинула последняя искра разума.

— Вас тут нет, — хором повторили оба.

Программировать их времени не было. Я бросилпервое, что пришло в голову:

— Купите водки и отдыхайте. Немедленно. Шагоммарш!

Видимо, предложение упало на подходящую почву.Схватившись за руки, будто малыши на прогулке, милиционеры рванули по переходук киоскам.

Я почувствовал легкое смущение, представивпоследствия своего приказа, но времени выправлять положение не было.

Из перехода я выскочил в полной уверенности,что уже опоздал.

Нет, как ни странно, мальчик далеко не ушел.Стоял, чуть покачиваясь, метрах в ста. Вот это сопротивляемость! Зов звучал стакой силой, что казалось странным, почему редкие прохожие не пускаются в пляс,почему троллейбусы не сворачивают с проспекта, не врываются в подворотню,навстречу сладостной судьбе…

Мальчик оглянулся. Кажется, посмотрел на меня.И быстро пошел вперед.

Все, сломался.

Я двинулся следом, лихорадочно решая, что будуделать.

Стоило бы дождаться бригады — им ехать минутдесять, не больше.

Но как-то нехорошо выйдет — для мальчика.

Жалость — штука опасная. Сегодня я поддавалсяей дважды.

Вначале в метро, истратив заряд амулета набесплодную попытку сбить черный вихрь.

А теперь снова — двинувшись вслед замальчиком.

Много лет назад мне сказали фразу, с которой яникак не хотел соглашаться. Не соглашаюсь и до сих пор, хотя уж сколько разубеждался в ее правоте.

«Благо общее и благо конкретное редковстречаются вместе…»

Да, я понимаю. Это правда.

Но, наверное, есть такая правда, которая хужелжи.

Я побежал навстречу Зову. Я слышал его,наверняка, не так, как слышал мальчик. Для него призыв был манящей, чарующеймелодией, лишающей воли и сил. Для меня, наоборот, будоражащим кровь набатом.

Будоражащим кровь…

Тело, над которым я издевался неделю, бунтовало.Мне хотелось пить — не воды — я способен без всякого вреда утолить жаждугрязным городским снегом, не спиртного — шкалик с поганой сивухой был подрукой, и тоже не принес бы мне вреда.

Мне хотелось крови.

И не свиной, не коровьей, а именно человеческой.

Будь проклята охота…

«Ты должен пройти через это, — сказал шеф. —Пять лет в аналитическом отделе — многовато, не находишь?»

Не знаю, может и многовато, но мне нравится.

В конце концов сам шеф уже больше ста летоперативной работой не занимается.

Я пробежал мимо светящихся витрин, уставленныхподдельной гжелью, заполненных бутафорской едой. Мимо, по проспекту, неслисьмашины, шли редкие прохожие. Это тоже было подделкой, иллюзией, одной из гранеймира, единственной, доступной для людей.

Хорошо, что я не человек.

Не прерывая бега, я вызвал сумрак.