На заднем сиденье лежал нехитрыйинструментарий — крепкий пластиковый мешок, лопатка и веник. Минут за пять ясгреб почти невесомые останки вампира, спрятал мешок в багажник.

Из чахлого сугроба, оставленного нерадивымдворником, набрал грязного снега, разбросал в подворотне, потоптался, вминаяостатки тлена в грязь. Не будет тебе человеческого погребения, ты не человек…

Вот теперь все.

Я вернулся к машине, сел за руль, расстегнулкуртку.

Было хорошо. Даже очень. Старший вампир мертв,его подругу ребята схватят, мальчишка жив.

Представляю, как обрадуется шеф!

— Халтура!

Я попытался что-то сказать, но следующаяреплика, хлесткая как пощечина, заткнула мне рот.

— Дешевка!

— Но…

— Ты хоть сам понимаешь свои ошибки?

Напор шефа чуть ослаб, и я рискнул поднятьглаза от пола.

Осторожно сказал:

— Вроде бы…

Нравится мне бывать в этом кабинете.

Что-то детское просыпается в душе при взглядена все те забавные вещички, что хранятся в стеллажах бронированного стекла,развешены на стенах, небрежно валяются на столе, вперемешку с компьютернымидискетами и деловыми бумагами.

За каждым предметом — от древнего японскоговеера до рваного куска металла с закрепленным на нем оленем — эмблемойавтозавода — стоит какая-то история. Когда шеф в духе, то можно услышать отнего очень, очень занимательный рассказ.

Вот только редко я его застаю в такомсостоянии.

— Хорошо, — шеф прекратил прохаживаться покабинету, сел в кожаное кресло, закурил. — Тогда излагай.

Голос его стал деловым, под стать внешности.На человеческий взгляд ему было лет сорок, а принадлежал он к тому тощенькомукругу бизнесменов средней руки, на которых любит возлагать надеждыправительство.

— Что излагать? — рискуя наткнуться на новуюнелицеприятную оценку спросил я.

— Ошибки. Твои ошибки.

Значит, так… Хорошо.

— Моей первой ошибкой, Борис Игнатьевич, — ссамым невинным видом начал я, — было не правильное понимание задания.

— Неужели? — заинтересовался шеф.

— Ну, я-то полагал, что моя цель — выследитьвампира, начавшего активную охоту в Москве. Выследить и… э… обезвредить.

— Так, так… — подбодрил шеф.

— На самом же деле, задание имело своейосновной целью проверку моей пригодности к оперативной работе, к полевымдействиям.

Исходя из не правильной оценки задания, аименно — следуя принципу «разделять и защищать»…

Шеф вздохнул, покивал. Кто-нибудь, менее с нимзнакомый, решил бы, что он пристыжен.

— А ты в чем-то нарушил этот принцип?

— Нет. И потому провалил задание.

— Как ты его провалил?

— Вначале… — я скосил глаза на чучело белойполярной совы, стоящее под стеклом в стеллаже. Шевельнуло оно головой, или нет?

— Вначале я истратил заряд амулета набесплодную попытку нейтрализации черной воронки…

Борис Игнатьевич поморщился. Пригладил волосы.

— Ладно, с этого и начнем. Я изучил образ — иесли ты его не приукрасил…

Я возмущенно покачал головой.

— Верю. Так вот, подобную воронку снятьамулетом невозможно. Ты классификацию помнишь?

Черт! Ну почему я не перелистал старыеконспекты?

— Уверен, что не помнишь. Но неважно — этоворонка вне класса. Тебе никак не удалось бы с ней справиться… — шеф перегнулсячерез стол и таинственным шепотом произнес:

— И знаешь, что…

Я внимал.

— И мне бы не удалось, Антон.

Признание было столь неожиданно, что я ненашел, что ответить. Уверенность в том, что шеф может абсолютно все, никемвслух не озвучивалась, но бытовала у всех сотрудников конторы.

— Антон, воронка подобной силы… снять еесможет лишь автор.

— Надо найти… — неуверенно сказал я. — Жалкодевчонку…

— Не в ней дело. Не в ней одной.

— Почему? — ляпнул я, и торопливо исправился:— Надо остановить темного мага?

Шеф вздохнул.

— Возможно, у него лицензия. Возможно, он былвправе наложить проклятие… Дело даже не в маге. Черная воронка такой силы…помнишь, как зимой упал самолет?

Я вздрогнул. Это была не наша недоработка, даи вообще, по большей части, скорее дыра в законах — пилот, на которого наложилипроклятие, не справился с управлением, и лайнер грохнулся на городскиекварталы.

Сотня жизней — ни в чем не повинных людей…

— Такие воронки работать выборочно неспособны. Девчонка обречена, но на нее не свалится кирпич с крыши. Скорее —взорвется дом, начнется эпидемия, на Москву случайно сбросят атомную бомбу. Вотв чем главная беда, Антон.

Шеф вдруг повернулся, бросил испепеляющийвзгляд на сову.

Та быстро сложила крылья, блеск в стеклянныхглазах угас.

— Борис Игнатьевич… — с ужасом сказал я. — Этомоя вина…

— Понятно, что твоя. Тебя спасает одно, Антон,— шеф откашлялся. — Поддавшись жалости, ты поступил совершенно правильно.Амулет не мог сбить вихрь полностью, но на время оттянул прорыв инферно. У настеперь есть в запасе сутки… может быть — двое. Я всегда считал, чтонепродуманные, но благие поступки приносят больше пользы, чем продуманные, ножестокие. Не используй ты амулет — уже сейчас пол-Москвы лежало бы в руинах.

— Что же делать?

— Искать девчонку. Охранять… по мере сил. Ещераз-другой вихрь удастся дестабилизировать. А нам за это время придется найтимага, поставившего проклятие, и заставить снять вихрь.

Я закивал.