– Она будет работать бесплатно, за жилье. Она будет житьздесь, с тобой, в этой квартире. Ты завещаешь квартиру ей, и за это она будеттебе помогать.

– Конечно! Она будет мне помогать как можно скорееотправиться на тот свет. Как будто я не знаю! Я, слава Богу, еще пока в своемуме.

– Хорошо, если ты боишься недобросовестной компаньонки,можно продать квартиру и на эти деньги жить в очень хорошем интернате дляпожилых людей, где за тобой будет прекрасный уход и где тебе не будет скучно иодиноко. Может быть, ты даже встретишь там человека, за которого выйдешь замуж.Такое случается очень часто. Зато в интернате ты не будешь опасаться, чтокто-то желает твоей смерти.

– Ни за что, – отрезала мать. – Там все заросло вгрязи. Я же не могу каждый день собственными руками мыть весь этот вонючийприют.

Все ясно, добром мне ее не уговорить. Собственно, мне и ненужно ее уговаривать, достаточно оформить документы о признании еенедееспособной и о моем опекунстве, и можно спокойно решить все вопросы без еесогласия. Продать квартиру, благо она приватизирована, и оплатить интернат. Номне ужасно не хотелось этого делать. Как-то не по-людски… Я хотел, чтобы матьосознала ситуацию и согласилась со мной, чтобы потом она не говорила на каждомуглу, что родной сын ее обобрал, выкинул из квартиры и пристроил в приют.

Она будто прочитала мои мысли.

– Разве думала я, что доживу до этого страшного дня? Роднойсын хочет выжить меня из моей собственной квартиры и выкинуть на улицу! А всепотому, что не может справиться со шлюхой-женой, которая наставляет ему рога.Ты безвольное глупое существо, – она вперила в меня указательныйпалец, – твой отец был бы в ужасе, если бы узнал, какой идиот у него сын.Он столько сил вкладывал в твое образование, он так гордился тобой, когда тыбыл маленьким. Какое счастье, что он не видит, во что ты превратился! У тебявсе мозги ушли туда, где ширинка, ты думаешь только о том, как бы заслужитьодобрение своей проститутки, чтобы она тебе давала хоть раз в месяц. Мнестыдно, что у меня такой сын. Убирайся!

Я молча вышел в прихожую и стал надевать куртку. Матьосталась в комнате, не сделав попытки меня проводить. Когда я уже открылвходную дверь и сделал шаг на лестничную площадку, вслед мне донесся еепронзительный голос:

– Ты умер! Для меня ты умер! Считай, что ты покойник!

Я ринулся вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Конечно,нельзя воспринимать эти крики всерьез. Она сумасшедшая, больная пожилаяженщина, и, конечно же, она не желает мне смерти, ведь я – ее единственный сын.Просто она не соображает, что делает и что говорит, и я не имею права обижатьсяна нее. Но каким-то десятым чувством я понимал, что ее последние слова быливызваны не злобой и не раздражением. Это опять было то самое ясновидение,которое встречается у сумасшедших. Она права, я действительно умер. Правда, впоследние дни я ожил, но ведь покойником я пробыл достаточно долго, и это немогло пройти без следа в столь короткое время. А может быть, дело вообще не вэтом? Может быть, моя сумасшедшая мать чует, что за мной по пятам ходит киллер?Неужели Вика не отменила заказ? Но почему, почему? Завтра мы получимсвидетельство о разводе, и она будет свободна и богата.

Тьфу ты, Господи, ерунда какая! Уланов, ты ли это? Возьмисебя в руки и прояви хладнокровие. Ты что, пытаешься анализировать поведениесвоей жены, опираясь на выкрики сумасшедшей матери? Тоже мне, нашел источниквселенской мудрости. Ты еще пойди в милицию и заяви на коррумпированных членовправительства, которые берут взятки за заключение контрактов на поставкуэкологически вредных чистящих препаратов. А что? Мать же тебе говорит об этомрегулярно, так почему не поверить в ясновидение и в этом вопросе?

Мне стало немного легче. В самом деле, о чем я говорю? Какоеясновидение? Тот факт, что мать сегодня разоралась на тему Викиной неверности,просто попал в струю, а ведь если вспомнить, то она это заявляла всегда. Всегоды, что я был женат на Вике, мы вынуждены были слушать ее бесконечные пассажипо этому поводу, и степень тонкости или грубости намеков варьироваласьисключительно в соответствии с состоянием психического здоровья. Если мать былав ремиссии, ее высказывания были не более чем просто оскорбительны, вот каксегодня, если же наступало обострение, а длилось оно, как правило, отнескольких дней до двух-трех недель, то речь ее, адресованная Вике, становиласьнецензурной и изобиловала ненормативной лексикой. А Вика мужественно все этосносила, еще и меня успокаивала, уговаривала, чтобы я не сердился на мать,потому что она больна и не ведает, что творит. Бедная девочка… Пусть онаполучит то, что хочет. В конце концов, она это заслужила.

На машине я доехал до ближайшего метро и зашел в вестибюль впоисках телефона-автомата, с которого можно звонить по карте. Я терпеть не могужетонные автоматы, они вечно неисправны, глотают жетоны и не соединяют, а крометого, через короткие промежутки времени надрывно и угрожающе пищат, требуяочередной добавки. Телефон нашелся, и я позвонил Лутову.

– Вы были в загсе? – спросил он.

– Да, все в порядке, спасибо, что подстраховали. Завтрасвидетельство будет готово.

– Ну и отлично. А как ваша матушка?

– С матушкой хуже. Она все мои предложения приняла в штыки икатегорически отказалась. Придется, вероятно, действовать через суд и черезорганы опеки, но это столько мороки!

– Александр Юрьевич, неразрешимых проблем нет, –рассмеялся в ответ Лутов. – Ваше дело в этом случае абсолютно правое. Есливаша матушка действительно страдает психзаболеванием и имеет инвалидность, товы вправе поставить перед судом вопрос о признании ее недееспособной. Вамникогда не откажут в иске, потому что все строго по закону. Другое дело, чтоэто и впрямь очень долго. Поэтому если вы торопитесь, я могу предложить вампомощь. Если же не торопитесь, то моя помощь вам не нужна, потому что,повторяю, основания для иска у вас законные.

– Я тороплюсь, – сказал я.

Я действительно торопился. Та жизнь, в которой я барахталсябольше сорока лет, та жизнь, в которой я уже побыл мертвецом, стала для менянепереносимой. Я не мог находиться рядом с Викой, зная о том, что она мнеизменяет, что она хотела меня убить, и раздражаясь от ее вида и запаха еедухов. После похода в загс мы перестали быть мужем и женой, и я не понимал, какмы теперь сможем жить в одной квартире. А больше мне жить негде. Не к матери жебежать? Мне и сегодняшнего-то хватило по самое горло. Я не мог заниматьсяпрограммой на телевидении, потому что делать деньги так, как Витя Андреев, я неумел, а оттягивать на себя рекламу за счет унижения и оскорбления хороших вобщем-то людей мне было противно. Я хотел уйти к Лутову как можно скорее. Он казалсямне надежным кровом, под которым меня не настигнет ни одна неприятность.

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, – ответилЛутов. – Конечно, мне вряд ли удастся помочь вам оформить все документытак же быстро, как развод.