Сирин Ларн ждала наверху, она видела, как я борюсь с водой, она знала, что я менталист, а не водник, наверное, в этом и крылась причина её беспокойства обо мне, ведь только маги воды не тонут, остальные очень даже, будь они хоть тысячу раз драконами.

Меня, плотно сжимая уставшие от борьбы с водой крылья, обхватили тонкие сильные руки. Сирин Ларн спикировала вниз, чтобы помочь, выдернуть меня из волн.

– Господин Халэнн, прошу вас, не дёргайтесь, – попросила она и сильнее заработала перламутровыми крыльями, поднимая нас над бурлящей водой.

Несколько мгновений спустя мы упали на выступ возле дугового моста. Энтария Ларн равнодушно наблюдала за тем, как мы встаём, отряхиваемся, и Сирин Ларн ветром изгоняет из нашей одежды и волос остатки воды.

* * *

Мне не спалось. Я знала, что в глухой темноте пещерной комнаты никого нет, но всё равно в ней было неуютно, тревожно, словно меня поджидало что-то страшное.

Элоранарр не пришёл на ужин, не явился ночевать, хотя в обеих созданных им комнатах было по два каменных ложа. В соседнем помещении томились бессонницей сёстры Ларн, а в этой, завернувшись в крылья и тонкое, захваченное с постоялого двора одеяло, изнывала я.

Элоранарр бродил где-то в горах. Полагаю, он боялся остаться со мной наедине. Напрасно: я снова намазалась маскирующим запах зельем и не собиралась задавать неудобные вопросы или как-то иначе его мучить.

Пожалуй, мне стоило нарушить обещание и повлиять на Элоранарра голосом, чтобы снизить напряжение между нами на этот сложный период…

На себя бы тоже повлиять следовало, чтобы не думать ни о чём лишнем, но сейчас в темноте и одиночестве снова звучал вопрос Элоранарра: «Зачем привёл драконесс и почему ты меня не оттолкнул?»

Меня озарила внезапная догадка: вдруг Элоранарр надеялся, что мой отказ погасит его влечение? Решил, что раз Халэнн так рьяно носится с драконессой, то даст ему отворот поворот на любые поползновения, и это как бы поставит точку тому поцелую семь с половиной лет назад. Мог ведь Элоранарр считать, что прямой отказ поможет ему справиться с разбушевавшимися желаниями… А я взяла и разрушила всё своей податливостью, и теперь он не знает, что делать.

Только он изначально на отношения рассчитывать не мог: близость с обычным драконом для Элоранарра невозможна, потому что родовой артефакт не примет ему в любовницы существо мужского пола, с «Халэнном» может быть лишь привязанность и поцелуи… если, конечно, Элоранарр не подумывал разорвать связь с родом и родовым артефактом, но это бред, не стал бы он лишать себя огромного запаса магии ради таких отношений и близости.

Или стал бы? Поэтому и спросил, что значит моё двусмысленное поведение… Сейчас, в этой темноте и тишине возможным казалось всё, даже такое безумие. На всякий случай надо с утра сказать Элоранарру, что я всё обдумала и решила сосредоточиться на драконессах.

Темнота давила, как и мысли, попытки понять. Меня придавливало к камню ложа, холод проникал сквозь одеяло и перепонки крыльев, колол кожу, наполнял мышцы. Дыхания не хватало.

В памяти вновь и вновь всплывал момент под водопадом, будоражащее прикосновение языка и губ, а потом вопрос: «Почему?»

Опять мне казалось, что Элоранарр ждал и жаждал отказа. Сам не мог остановиться? Надеялся, что я всё сделаю и решу за него?

Но потом я задумывалась, не приглашал ли он отыграть назад прошедшие годы и вернуться к нашему поцелую, но не забывать о нём, а продолжить полуплатоническими отношениями?

Чего он хотел на самом деле, на что надеялся?

До самого рассвета я пыталась понять, но так и не пришла к какому-либо выводу. Первые блеклые лучи просочились во внутренние комнаты, пытаться уснуть не имело смысла: скоро всё равно вставать, и расслабиться не получилось бы точно.

Перестроив кости и суставы, я выпуталась из крыльев и одеяла и села на краю жёсткого ложа. Погладила пальцами его чуть скруглённый край. Элоранарр, создавая пещеру, продумал даже это, позаботился, чтобы никто не ударился больно об острые углы. Всё обустроил удобно, как говорят «с любовью» даже в мелочах. С Элоранарром можно было бы жить даже в каких-нибудь горах, вдали от городов, интриг и службы.

«Это всё усталость», – сказала я себе и наконец поднялась с каменного ложа. Проверила запястье: метка Элоранарра золотилась на коже, подтверждая, что он жив и здоров.

Я прощупала ментально пространство вокруг: Элоранарра не было, Сирин Ларн спала, а Энтария боялась сомкнуть веки, боялась этой тишины и уединения, но не панически, а как-то вяло, будто по старой привычке. Пока у меня не получалось воссоздать её личность, исправить её так, чтобы действовала полностью самостоятельно, выдавая адекватные реакции на происходящее, и процедура работы была неприятной, вымораживала всё внутри, но отступить я не могла: я Сирин, я с детства училась пользоваться ментальным даром, я умела, знала и понимала многие вещи, Энтария в полном моём распоряжении, я должна её исцелить.

Поэтому я направилась в соседнюю комнату, бесшумно прошла мимо посапывающей Сирин Ларн и забралась под одеяло к её сестре, обхватила её ногой и рукой, не обращая внимания на вспышку почти панического страха драконессы. Вздохнув, я словно в омут нырнула в сознание Энтарии Ларн. Сирины не отступали от сложных задач, и я не отступлю.

* * *

Безделье оказалось весьма утомительным. Я привыкла к постоянной занятости, недостатку сна, а тут поработала три часа с Энтарией и всё, делать больше нечего, ведь за хозяйство отвечала её сестра Сирин, она уже разобралась с мясом, накормила меня жареной рыбой (от копчёной я отказалась), привела в порядок пещеру, собрала травы и заварила.

Мне оставалось только сидеть на солнышке, любоваться рекой, вспышками брызг и радугой над водопадом, ждать возвращения Элоранарра… И гадать, чего он хотел добиться поцелуем и как теперь себя поведёт. Я не представляла, что теперь будет между нами.

* * *

Предчувствие беды. Всеобъемлющее. Сокрушительное. Оно давит, прижимает к земле, и каждый взмах крыльев невыносимо тяжёл. В предрассветном сумраке мягко блестят длинные серебряные шпили замка и угловых башен. Скоро первые лучи прорвутся, заиграют на острых гранях этого украшения, способного пропороть шкуру даже бронированного дракона.

Сходя с ума от ужаса, я лечу к узкому, устремлённому в небо родовому замку, прекрасному, как видение, но сейчас почему-то жуткому, отталкивающему. Всё во мне противится, но я мчусь туда, а душу разрывает, рвёт в клочья страшным непонятным чувством.

Беда.

Двери замка распахнуты, свет факелов пляшет на ступенях. Кровь на серебряных плитах внутреннего двора кажется чёрными дегтярными лужами, и половина тела – частью манекена. Если бы не запах, – тяжёлый, металлический, въедливый и мерзкий, – можно было бы обмануться, решить, что это чья-то неудачная шутка.

Вырваться бы, убежать, спрятаться, кричать, но меня тянет внутрь непреодолимо. Я бегу, оскальзываясь на крови, задыхаясь. Искажённые мукой лица мертвецов, части тел… я спотыкаюсь о гувернантку… Оторванное крыло отца валяется в стороне сломанным воздушным змеем. Коридор. Пол блестит. Багровый. Тёплая кровь струится по нему широкими ручьями. Празднично сервированный стол в главном зале придавлен серебристой драконьей головой. Чешуйки над левым глазом расположены на несколько сантиметров выше, чем над правым, отчего на морде навечно застыло скептическое выражение. Это дедушка. Его гигантское тело вбито в стену, исковеркано. На выпирающие осколки рёбер насажены головы. Лица. Я узнаю их, но разум отказывается это принимать.