Человек, которого бык забодал, лежал ничком в истоптаннойгрязи. Люди перелезали через забор, и мне ничего не было видно, потому чтотолпа тесно окружила его. Из цирка доносились крики. Каждый крик означал, чтобык кинулся на толпу. По силе крика можно было определить, насколько страшното, что там происходит. Потом взвилась ракета, и это значило, что волы загналибыков с арены в корраль. Я отошел от забора и отправился обратно в город.

Вернувшись в город, я опять зашел в кафе выпить кофе сгренками. Официанты подметали пол и вытирали столики. Один официант подошел комне и принял заказ.

— Что-нибудь случилось во время encierro?[15]

— Я всего не видел. Один из толпы серьезно ранен.

— Куда?

— Вот так. — Я положил одну руку на поясницу, а другую на томесто груди, где, по-моему, рог должен был выйти наружу. Официант кивнулголовой и салфеткой смахнул крошки со столика.

— Тяжелая рана, — сказал он. — И все ради спорта. Радизабавы.

Он отошел и вернулся, неся кофейник и молочник с длиннымиручками. Он налил кофе и молока. Из длинных носиков две струи потекли в большуючашку. Официант кивнул головой.

— Тяжелая рана, если в спину, — сказал он. Он поставилкофейник и молочник и присел к столику. — Глубокая рана. Ради забавы. Простозабава. Что вы на это скажете?

— Не знаю.

— То-то. Ради забавы. Забавно, видите ли!

— Вы не aficionado?

— Я? Что такое быки? Животные. Грубые животные. — Он встал иположил руку на поясницу. — В спину и насквозь. Сквозная рана в спину. Радизабавы, видите ли.

Он покачал головой и отошел, захватив кофейник. По улицемимо кафе шли двое мужчин. Официант окликнул их. Лица у них были серьезные.Один из них покачал головой.

— Muerto! — крикнул он.

Официант кивнул. Они пошли дальше. Они, видимо, куда-тоспешили. Официант подошел к моему столику.

— Слышали? Muerto! Умер. Он умер. Рог прошел насквозь.Захотелось весело провести утро. Es muy flamenco[16].

— Печально.

— Не вижу, — сказал официант, — не вижу в этом ничегозабавного.

Днем мы узнали, что убитого звали Висенте Гиронес и чтоприехал он из-под Тафальи. На другой день мы прочли в газетах, что ему былодвадцать восемь лет, что у него была ферма, жена и двое детей. Как и доженитьбы, он каждый год приезжал на фиесту. Еще через день из Тафальи приехалаего жена проститься с покойником, а назавтра в часовне св. Фермина былоотпевание, и члены тафальского танцевального общества понесли гроб на вокзал.Впереди выступали барабаны, и дудки свистели, а позади гроба шла жена покойногои его двое детей. За ними шли все члены танцевальных обществ Памплоны, Эстельи,Тафальи и Сангесы, которые смогли остаться на похороны. Гроб погрузили вбагажный вагон, а вдова с детьми, все трое, сели рядом в открытом вагонетретьего класса. Поезд резко дернул, потом плавно пошел под уклон, огибаяплато, и умчался в Тафалью по равнине, где ветер колыхал пшеничные поля.

Быка, который убил Висенте Гиронеса, звали Черногубый, ончислился под номером 118 в ганадерии Санхеса Таберно и был третьим быком,убитым Педро Ромеро на арене в тот же день. Под ликование толпы ему отрезалиухо и передали его Педро Ромеро, тот в свою очередь передал его Брет, а оназавернула ухо в мой носовой платок и оставила и то и другое вместе с окуркамисигарет «Муратти» в ящике ночного столика возле своей кровати, в отеле Монтойи,в Памплоне.

Когда я вернулся в отель, ночной сторож еще сидел на скамьевозле дверей. Он просидел здесь всю ночь, и ему очень хотелось спать. Он встал,когда я вошел в отель. Три служанки, ходившие в цирк смотреть быков, вошливместе со мной. Они, пересмеиваясь, стали подниматься по лестнице. Я тожеподнялся наверх и вошел в свой номер. Я снял ботинки и лег на кровать. Дверь набалкон была раскрыта, и солнце ярко светило в комнату. Спать мне не хотелось.Вчера я лег не раньше половины четвертого, а в шесть меня разбудила музыка.Челюсть болела с обеих сторон. Я пощупал ее большим и средним пальцами.Проклятый Кон. Ему бы ударить кого-нибудь, когда его в первый раз оскорбили, иуехать. Он так был уверен, что Брет любит его. Он вообразил, что долженостаться и беззаветная любовь восторжествует. В дверь постучали.

— Войдите.

Вошли Билл и Майкл, Они сели на кровать.

— Вот так encierro, — сказал Билл. — Вот так encierro.

— А вы не были? — спросил Майкл. — Билл, позвоните, чтобыподали пива.

— Ну и утречко! — сказал Билл. Он вытер лицо. — Господи, нуи утречко! А тут еще Джейк. Бедняга Джейк, живая боксерская мишень.

— Что случилось на арене?

— О господи! — сказал Билл. — Что там случилось, Майкл?

— Да бежали эти бычищи, — сказал Майкл. — А впереди толпа,один поскользнулся, упал, и все повалились кучей.

— А быки налетели прямо на них, — сказал Билл.

— Я слышал, как там вопили.

— Это Эдна вопила, — сказал Билл.

— Какие-то люди выскакивали из толпы и размахивалирубашками.

— Один бык бежал по кругу и перебрасывал всех через барьер.

— Человек двадцать унесли в лазарет, — сказал Майкл.

— Ну и утречко! — сказал Билл. — Полиция то и дело забираласамоубийц, которые так и лезли прямо на рога.

— В конце концов волы загнали их, — сказал Майкл.

— Но это продолжалось не меньше часа.

— В сущности, это продолжалось четверть часа, — возразилМайкл.

— Бросьте, — сказал Билл. — Вы же были на войне. Для меняэто продолжалось два с половиной часа.

— Где же пиво? — спросил Майкл.

— А куда вы дели очаровательную Эдну?

— Мы только что проводили ее домой. Она пошла спать.

— Понравилось ей?

— Очень. Мы сказали, что здесь каждое утро так.

— Она была потрясена, — сказал Майкл.

— Она хотела, чтобы мы тоже вышли на арену, — сказал Билл. —Она за энергичные действия.

— Я объяснил ей, что это будет нечестно по отношению к моимкредиторам, — сказал Майкл.

— Ну и утречко! — сказал Билл. — А ночь-то!