– Ну-ну, – проговорила она, – ладно, видишь,как глупость-то оборачивается.

Но Лида продолжала цепко держать Зинаиду Самуиловну запальцы.

– Ничего-то ты не знаешь, – шептала она, – дау меня при виде любого мальчика сердце переворачивается. Иногда гляну наподростка и думаю: «А мой-то тоже уже в школу пошел». Да я этих девчонок,которых мне мужья подбросили, только из-за того младенца и взяла, грехискупила. Ой, горе, знала бы ты, как мне тошно!

Она замолчала. Зинаида тоже не решалась ничего сказать.Повисла тягостная тишина. Потом доктор собралась с мыслями и произнесла:

– Ну, если тебя это успокоит, то знай, мальчика взялана воспитание хорошая семья, и его судьба сложилась счастливо.

– Дай, дай мне их адрес, – взмолилась Лида, –ничего плохого не сделаю, только одним глазком погляжу на сына, ну скажи, будьчеловеком! Видишь, извелась я совсем…

Зинаида покачала головой.

– Извини, я не знаю их координат, ни фамилии, ниадреса, ни телефона… Органы опеки тщательно сохраняют тайну усыновления,делается это в интересах ребенка…

Лида опустила голову и тихо сказала:

– Уйди, пожалуйста, уйди, уйди…

Педиатр, испугавшись, что сейчас начнется истерика, вернуласьв квартиру. Впрочем, настроение у нее испортилось окончательно, и ЗинаидаСамуиловна собралась домой. Прощаясь с хозяйкой, она услышала веселый смех и,невольно глянув в сторону звука, увидела трех девочек Лидии Салтыковой и двухмальчиков, пришедших с кем-то из других гостей. Дети весело прыгали посерединекомнаты. Зина невольно поискала глазами Лиду. Та стояла у окна, старательноулыбаясь, но в ее взоре читалась тоска.

…– Вот и напишите в своем журнале, – посоветовала мнепедиатр, – ошибка, совершенная в молодости, может потом тяжелым бременемлежать на душе всю жизнь. Отказываясь от ребенка, нельзя выбросить его из своейжизни навсегда. Когда-нибудь, в самый неподходящий момент, придут воспоминанияо крохотном человечке, оставленном на произвол судьбы!

– А в какой приют отправлялись дети? – осторожноспросила я.

– Дом малютки номер 148, – последовал ответ.

На улице я села на лавочку и начала ковырять асфальт носкомтуфли. Однако ситуация кардинально меняется. Отчего это я решила, что СонюРепнину убил кто-то из любовников? Конечно, девушка отличалась редкойраспущенностью да еще жаловалась Ане Веревкиной на побои, которые якобы наносилей Михаил. Но, с другой стороны, Вера, старшая сестра Сони, упоминала о том,что новый, никому не известный кавалер дико ревновал Софью. Наверное, онапросто доводила своим поведением бедных мужиков до того, что те не выдерживалии распускали руки. Еще неизвестно, кто больше виновен в таком случае:нападающий или «невинная» жертва. Но теперь появляется новый подозреваемый,родной брат Сони… Но зачем ему уничтожать сестру?

Внезапно я почувствовала, что трясусь от холода. С небадавным-давно лил ледяной дождь, струи воды стекали по мне, кофточка и брюкипромокли насквозь. В таком виде невозможно ехать в дом малютки, да и денег надорогу нет, в кошельке осталась только одна десятка.

Отряхиваясь, как собака, я понеслась к метро и, вскочив ввагон, подумала: «Мотив понятен». Брошенный мальчик вырос, начал искать своихродственников, обнаружил первой Соню, пришел к ней, но та небось по своейпривычке стала говорить гадости. Бедный парень обозлился и схватил нож!

Ну и дела! Осталась совсем ерунда, найти мужика, в этомгоду, вернее, через несколько дней ему исполнится сорок лет. Внезапно ледянаярука сжала сердце. Бедный, бедный Вовка, он так и не дожил до своегосорокалетия, мы бы справляли ему эту дату первого октября.

Домой я влетела, клацая зубами.

– Эй, Лампа! – закричал Кирюшка. – Ксюхазвонила из роддома.

– И что? – спросила я, стаскивая противно-мокруюфутболку.

– Удивилась, что ты передала продукты и не дождаласьзаписки от нее. Тут целый гардероб.

– Для кого? – удивилась я, пытаясь вылезти изоблепивших меня, как пластырь, джинсов.

– Для маленького, естественно, – ответилаЛизавета, входя в спальню, – вот смотри!

И она сунула мне листок. «Две распашонки, памперсы, двепеленки, тонкая и фланелевая, одеяло байковое, плед шерстяной, две шапочки,уголок с кружевами, голубые капроновые ленты и платье с поясом».

– Платье ребенку зачем? – изумилась я. –Глупо как-то младенца обряжать таким образом. Хотя можно купить, раз надо, новедь у нас мальчик! Совсем Ксюха того!

Лизавета тяжело вздохнула.

– Платье для Ксюты, она сказала, ей охота потужеподпоясаться, чтобы талию почувствовать.

– А ленты тоже ей?

– Лентами одеяло перевязывают, – заорал Кирюшка,влетая в комнату, – ну ты, Лампа, даешь, неужто не знаешь?!

– Нет, – растерянно ответила я, – откуда?Своих младенцев у меня никогда не было, и, конечно, кое-что непонятно… Какой-тоугол с кружевами…

– Это пеленка с красивым, ажурным краем, –пояснила Лиза, – между прочим, у меня тоже детей нет… пока!

Тут до моего носа донесся дивный запах чего-то жареного.

– М-м, что так вкусно пахнет?

– Жареная картошка с ветчиной и луком, – сообщилКирка.

– Кто ее приготовил?

– Я, – ответила Лиза, – Ксюша-то в больнице,а от тебя хрен дождешься жратвы!

– Лизавета, – сердито сказала я, – что завыражение? Приличные девочки никогда не позволяют себе так разговаривать слюдьми старшего возраста…

– Ты бы слышала, что у нас в классе говорят!

– Ну и что? Они выражаются, а ты не должна!

– Люди старшего возраста, – фыркнула Лиза, –я имею в виду – приличные женщины тридцати с лишним лет, во-первых, готовятсвоим бедным, голодным деткам еду, я уже и не вспоминаю про стирку, глажку ипроверку уроков, а во-вторых, люди старшего возраста не появляются дома внасквозь мокрых джинсах. Ты что, в речке плавала?

– Нет, под дождь попала, – пропыхтела я, пытаясьотодрать джинсы от коленей, – задумалась и просидела на скамейке подливнем…

– Так ты их ни за что на снимешь, – сообщилКирюшка, – а ну ложись на кровать и задери ноги вверх.

– Зачем?

– Давай, давай, – велел мальчик.