Я послушно вдвинулась внутрь и увидела почти такой жедлинный, узкий, кишкообразный коридор.

– Михаил умер, – без всякого предисловия сообщилаНина Михайловна.

– Как, – ахнула я, – его ударило током?

– Почему? – в свою очередь, изумилась НинаМихайловна. – Кто сказал? У него инсульт случился, да и неудивительно, онпоследнее время жутко пил, во всяком случае, я его ни разу трезвым не видела.Всегда был либо очень пьян, либо пьян в дымину… Оля считала, что в егоалкоголизме виновата Наташа. Ну, вроде жена Мишу бросила, а он запил с горя.

– Это неправда, – пробормотала я, – Михаилсам от нее ушел к любовнице, разве вы не слышали?

Соседка развела руками:

– Нет, чужая жизнь – потемки. Знаю только, что Мишавернулся в квартиру к матери, ходил всегда пьяный. Ольга даже имени Наташислышать не могла. А что на самом деле произошло, кто ж его знает!

– Когда он скончался?

– Ну, точно не скажу, но в районе майских праздников,не то второго числа, не то восьмого…

Я поблагодарила ее и пошла вниз. Конечно, Михаил мог убитьСоню Репнину, может быть, он даже и хотел это сделать, девчонка обошлась с нимне лучшим образом, но… Но он этого не совершал, у Миши было замечательное,стопроцентное алиби. В тот день, когда неизвестный человек проткнул СофьюРепнину кухонным ножом, Михаил уже давно лежал в могиле на кладбище, в такомместе, где не испытываешь никаких чувств – ни любви, ни боли, ни ревности.

На улице начал накрапывать дождик. Я купила на ближайшемлотке газету и побежала к «Павелецкой». Дождь припустил. Разбрызгивая лужи, яподлетела ко входу на станцию и увидела женщину, обвешанную детьми.

– Мама, – ныл один, – купи мороженое.

– Пить, – капризничал другой.

– Писать хочу, – зудел третий.

У тетки был слегка обалдевший вид, но она упорно шла вперед,не обращая внимания на нытье детей, небось привыкла к их капризам.

Внезапно мне вспомнилась Ксюша, и я разозлилась сама насебя. И как я могла забыть про девушку! Наверное, бедняжка проголодалась ихочет есть. Знаю, как кормят в больницах. Есть такое выражение: «Собака есть нестанет». Я, в принципе, с ним не согласна, животные никогда не будут харчитьплохие продукты. Наши мопсы дружно отворачивают носы от кефира, если у тогоистек срок годности. Каким-то образом они чувствуют, что био-макс пора вылить впомойку. Рейчел брезгливо уходит от миски с колбасой, которую я, найдя вхолодильнике, отварила. «Ешь сама, – говорит весь видстаффордширихи, – лопай эту дрянь, если хочешь, а мне дай лучше кашки».Даже двортерьер Рамик, плод любви неизвестных родителей, обходит стороной мискус куриной печенкой, издали очень похожей на свежую… И только человек, непоморщившись, проглотит позавчерашний суп и сунет в тостер слегка заплесневелыйхлеб.

Продолжая размышлять на эту тему, я добралась до метро«Белорусская» и быстрым шагом пошла по Лесной улице, забегая во всепопадавшиеся на дороге магазины.

В родильный дом я вошла, обвешанная пакетами. И первое, чтоувидела, было объявление: «Передачи принимаются строго с десяти до двенадцати».Чуть пониже висел «Список разрешенных продуктов». Крайне заинтересованная, япрочла: «Минеральная вода без газа – 1 бутылка, кефир – 1 пакет, яблоки – 0,5кг…»

Что-то мне напомнило это дацзыбао. Где-то я уже встречалаподобное объявление… Окошко с надписью «Справочная» оказалось закрыто, всоседнем, украшенном табличкой «Сведения только о патологии беременных»,восседала грузная тетка с неопрятной всклокоченной головой.

– Здравствуйте, – попыталась я подольститься ктетке, – дождь на улице, жуть, все промокло.

Баба брезгливо поморщилась и процедила:

– Ничего недозволенного не возьму…

В голове мигом вспыхнуло озарение. Бутырская тюрьма! Там настене висело точь-в-точь такое объявление и так же категорично выглядел списокпродуктов. Правда, в СИЗО все проблемы решались при помощи зеленой купюры.Впрочем, может, и в родильном доме те же порядки?

Вытащив из бумажника пятьдесят рублей, я заскулила:

– Простите, что доставляю неудобство…

– Ерунда, – мигом заулыбалась только чтонеприступная тетка, пряча купюру, – чего хотите?

– Передачу отнесите…

– Конечно, давайте, кому?

– Ксении Шлягиной, только номер палаты я не знаю, онасегодня ночью родила.

– Сейчас посмотрю, – источала мед баба, честноотрабатывавшая полтинник, – ага, в пятой она. Ох и повезло вам!

– Чем?

– Первые сутки для новорожденного самые важные, –словоохотливо пояснила тетка, – а с девяти утра заступила ЗинаидаСамуиловна, она…

– Слышь, мамаша, – раздалось за моей спиной.

Я оглянулась. У окошка стоял парень из тех, кого называют«новыми русскими». Честно говоря, выглядел он карикатурно и смахивал на героядурного анекдота. Крупная голова парня была почти обрита, крепкий, накачанныйторс облегала черная майка, на шее болталась золотая цепь, на ногах красовалисьтяжелые, тупоносые, на толстой подошве, почти зимние ботинки.

Парень небрежным жестом бросил на прилавок перед окошкомсвязку ключей, на которой покачивался брелок с надписью «Мерседес», сотовыйтелефон и пачку сигарет «Парламент».

– Слышь, мамаша, – повторил мальчишка, –глянь там, Мамаева родила?

Баба свела было брови к переносице, но юноша шлепнул передней двадцать долларов. Быстрее кошки тетя схватила толстый гроссбух и сообщила:

– Поздравляю, папаша, сын у вас!

– Ничего не перепутала? – недоверчиво переспросил«бизнесмен».

– Ну что вы! Вот гляньте, Альбина Мамаева, мальчик.

– Ох, е-мое, – взвизгнул посетитель, – ну нифига себе, а на ультразвуке девочка была. Ну клево, супер, пацан! Ну, Альбинка!Ай, молодец! И сколько?

– Три пятьсот двадцать, – радостно возвестиладежурная.

– Не вопрос, – отчего-то сообщил парень, услыхав информациюо весе своего новорожденного ребенка, – но чего так мало?

– Ну что вы, – закивала головой тетка, – всамый раз, знаете, какие бывают? Два двести, два и даже меньше.

– Ладно тогда, – протянул новоявленныйпапаша, – а то ведь я – не нищий!