Раскрыв холодильник, я в тоске уставилась на полки. Детиправы, давно пора сходить за продуктами. Наверху, под морозильником, валялсякрохотный кусочек масла, внизу, в ящике, предназначенном для хранения овощей,тихо умирали пучок укропа и головка чеснока, да на двери, в специальномуглублении, обнаружилось одно яйцо, правда, шоколадное, киндер-сюрприз.

Я горестно вздохнула, есть хотелось неимоверно, можно,конечно, пойти к метро, там имеется круглосуточный магазин… Но на улице хлещетдождь… Ладно, сейчас поставлю чайник. Интересно, как у нас с хлебом?

– Ну, понравилась картошечка? – спросил Кирюшка.

Решив его не разочаровывать, я кивнула:

– Замечательно вкусно, вмиг проглотила.

– Похоже, ты и сковородку вылизала, – пробормоталмальчик.

Я открыла хлебницу и уставилась на крохотную горбушечку,покрытую сине-зеленой плесенью. Так, бутерброд с маслицем отменяется. Тихотренькнув, электрочайник отключился.

Я положила в чашку четыре куска сахара, надеюсь, сладкаяжидкость обманет голод. Потом, поколебавшись, вытащила укроп, подержала подхолодной водой и принялась жевать. Яство было отвратительным, терпеть не могуанис, а этот пучок на вкус смахивал на капли от кашля. «Капли датского короля»– так называлось это лекарство моего детства. Будучи крайне болезненным ребенком,я выпила ведра этой коричневой мерзости и сейчас не испытывала никакогоудовольствия, грызя укроп, но есть-то хочется!

– Ой, Лампуша, – воскликнула Лиза, входя накухню, – что это ты такое делаешь?

Я сделала глоток отвратительно сладкого чая и, почувствовав,как комок укропа спускается по пищеводу, буркнула:

– Травы захотелось, очень давно не ела укропчик!

На следующее утро, ровно в десять, я подходила к домумалютки номер 148. Заведение располагалось в трехэтажном здании красногокирпича, и, судя по состоянию фасада, ремонт тут не делали лет двадцать.Впрочем, внутри оказалось не лучше. Протертый до дыр линолеум, грязные стены,выкрашенные самым отвратительным образом: внизу темно-синие, а вверхулазурно-голубые, и двери, бывшие когда-то белыми, а сейчас похожие налеопарда-альбиноса, местами серые, местами белые… И никакой охраны. Ни бравогопарня в черной форме, ни усатого милиционера, ни бабульки… Хотя, если подумать,красть тут нечего, разве только бесхозного младенца…

Табличка «Заведующая Колпакова Т.С.» висела в самом концекоридора, на огромной филенчатой двери. Я осторожно постучала и, услыхавзвонкое: «Да», вошла в комнату.

Помещение оказалось на диво уютным, светлым и чистым. Вдольодной стены тянулись белые шкафы, наверху которых стояли пластмассовые игрушки.Напротив высились стеллажи, забитые книгами, папками и какими-то бумагами.Спиной к большому окну за огромным письменным столом, заваленным всякойвсячиной, восседала хрупкая девушка. В первый момент мне показалось, что ей небольше двадцати, но потом я разглядела тоненькие морщинки, бегущие от глаз квискам, пару пигментных пятен на руках и слегка увядшую шею. Стало ясно, чтоона старше меня, ненамного, лет на пять, а обманчивое впечатление молодостисоздает субтильная фигурка. «Маленькая собачка до старости щенок», в данномслучае народная мудрость срабатывала на все сто.

– Добрый день, – улыбнулась заведующая, – выиз санэпидемстанции, вместо Ольги Всеволодовны?

– Нет, – как можно более ласково ответилая, – я из Института гематологии, старший научный сотрудник РомановаЕвлампия Андреевна, а, простите, как вас зовут?

– Татьяна Сергеевна, – ответила она и тут жедобавила: – Если думаете найти здесь добровольных доноров, то зря. В нашемзаведении содержатся дети до трех лет, закон не разрешает брать у них кровь, ау сотрудников такая маленькая зарплата, что им впору самим переливание делатьот богатых, хорошо питающихся людей.

Я заискивающе засмеялась:

– Ну, кровь сдавать обеспеченные люди не пойдут, к намприходят только бедные, те, кого привлекает небольшая сумма, выдаваемая заотданную дозу, да бесплатный обед! Но я беспокою вас совсем по другому поводу.

– По какому?

– Я пишу диссертацию о гемофилии, слышали о такомзаболевании?

Татьяна Сергеевна кивнула:

– У меня за плечами медицинское училище.

– Значит, вы понимаете важность моего исследования?!

Директриса настороженно глянула на меня:

– При чем тут наш детский дом?

Я глубоко вздохнула и начала излагать легенду, придуманнуювчера поздним вечером.

– Гемофилия в чистом виде встречается редко, она плохоизучена и практически не поддается лечению. Особый интерес для исследователяпредставляют случаи, когда в семье, где на протяжении нескольких поколенийнаблюдалась данная болезнь, вдруг появляется абсолютно здоровый мальчик. Я знаюнесколько таких случаев, и, собственно говоря, на их описании и строитсяработа. Но, честно признаться, материала маловато, понимаете?

– В целом да, – осторожно ответиладиректриса, – только к нам вы зачем пришли?

– В шестидесятом году в этот дом поступил мальчик,рожденный женщиной, в семье которой наблюдалась гемофилия. Мать отказалась отнего, боясь получить в подростковом возрасте инвалида. Ребенка усыновили…

– В шестидесятом меня еще на свете не было, –вздохнула Татьяна Сергеевна, – а как звали ребенка?

Я развела руками.

– Мать – Лидия Салтыкова, а какое имя дали мальчику…понятия не имею, родился 29 сентября, небось через неделю к вам и попал.

Татьяна Сергеевна пододвинула к себе беленькую пластиковуюкоробочку и ткнула в торчащую на крышке черную кнопку.

– Да, – раздалось сквозь треск.

– Анна Михайловна, зайдите ко мне…

Через пару минут на пороге возникла старушка в аккуратномсветло-зеленом халатике.

– Это наш старейший работник, медсестра Анна МихайловнаКислова, весной пятидесятилетие ее рабочего стажа отмечали, всю жизнь на одномместе, с 1958-го по 1988-й была тут директором, затем на пенсию ушла, но мы еедомой не отпустили. Ну как без нее? Наша живая летопись.

Анна Михайловна замахала руками.

– Ну скажешь тоже, Танюша, на память, правда, нежалуюсь, а что случилось?

Я вновь соврала о диссертации. Анна Михайловна вздохнула:

– Ох, грехи мои тяжкие, а что, очень надо мальчонкуразыскать?