– Запирается центральный офис, но мобильные нам запрещеновыключать. В случае форсмажора нужный человек мигом приедет.

Я вышла на улицу и побрела к метро. Вот так, облом! Но, сдругой стороны, я и не ожидала, что в первой же конторе кто-нибудь воскликнет:«Да-да, девочка Ляля у меня».

Ладно, завтра продолжу обход здания, а сейчас настроюсь наприятный вечер.

Ровно в шесть я заняла позицию у решетки. На улице стоялнепривычный для осени холод, и большинство прохожих бежало по обледеневшемутротуару, кутаясь в шубы и дубленки. Я же с утра нацепила довольно тонкуюкуртку, правда, красивую, но произведенную итальянцами для своей мягкой, отнюдьне российской зимы. Все эти европейские вещи и ботиночки на тонкой подметкегодятся для жителей Испании, Италии, Португалии. Они не рассчитаны ни на нашиморозы, ни на плохо почищенные тротуары.

Подпрыгивая на одном месте, я тихо начинала злиться. Часыпоказывали десять минут седьмого. В четверть я влетела в бюро пропусков исхватила трубку местного телефона. Нет, Олег неподражаем. Он всегда и вездеопаздывает, заставляя меня с глупым видом стоять на улице. Сто против одного,что сейчас муженек ужаснется: «Как? Уже пятнадцать минут?» Потом он принесетсяк воротам, потный, вытирая лоб платком, и заявит: «Пришлось из-за тебя уйти ссовещания».

Даже будучи виноватым, Олег никогда не извинится, наоборот,ухитряется так повернуть дело, что я начинаю чувствовать себя виноватой. Вот исейчас на свидание опоздал он, а неправой окажусь я.

– Да, – ответил знакомый голос.

– Юрка! Позови Олега.

– Привет, Вилка, – ответил приятель, – как делишки? Слышал,Ленинид ремонт у соседей затеял?

– Об этом потом, где Куприн?

– Ушел.

– Когда?

– Ну, с полчаса.

– Куда?!

– С каким-то свидетелем ему потихоньку побалакать надо, не вконторе, извини, подробностей не знаю. Ты звякни около девяти, он тут ворох делоставил и сказал Мишке, что еще вернется.

Я опустила трубку на рычаг и почувствовала, как по щекампобежали горячие капли. Люди в пропускном бюро посмотрели на меня с жалостью.Ну отчего может рыдать тут баба? Одна из женщин, ожидавших, пока освободитсятелефон, погладила меня по плечу и шепнула:

– Не реви. Все перемелется, мука будет. Вот менты поганые,никто так до слез не доведет, как эти сволочи.

Я выскользнула за дверь и попыталась остановить соленыйпоток. Никогда в жизни мне не было столь обидно, столь тоскливо и столь гадко.Менты поганые, волки позорные, и один из них мой бывший муж. Да, да, вы неослышались, именно бывший, потому что жить с Куприным я больше не стану! Слезыполились еще сильней. Не найдя, как всегда, носовой платок, я стала утиратьсяварежкой и поцарапала нос.

Ну скажите, зачем мне такой муж? Вернее, какая от негопольза? Что я получила от семейной жизни? Материальное благополучие? Так язарабатываю больше Олега. Приобрела друга? Тоже не получилось! Майора никогданет дома, он появляется за полночь и мигом засыпает. Детей у нас нет,совместное существование просто бессмысленно. Да Куприн со мной неразговаривает, ограничиваясь короткими указаниями типа: «Рубашки надопогладить» или «Куриный суп надоел, свари борщ».

При этом сам Олег получил все прелести семейной жизни. Онвозвращается в чисто убранные комнаты, ест вкусную, горячую еду, не думает ни оквартплате, ни о стирке… Здорово устроился!

Резко повернувшись, я, глотая слезы, пошла искать домтридцать. Один раз в жизни попросила сходить со мной в театр, и вот,пожалуйста, уехал допрашивать свидетеля. Конечно, мне он потом наврет, что этотчеловек был в Москве проездом, всего на один час, поэтому Олегу и потребовалосьсрочно нестись на встречу. Но я-то знаю, что он просто забыл. Впрочем, наспектакль можно пойти и одной.

Внезапно слезы высохли, из души испарились отчаяние и обида,туда черной змеей вползла злость. Да, можно, но зачем тогда заводить мужа, есливезде таскаешься одна? Из мазохизма, что ли? Из любви к грязным рубашкам игорам нечищеной картошки?

Чувствуя, как холод пробирается под куртку, я рванула поПетровке. Между прочим, Сеня купил Томочке шубку, а я все в куртенке, какподросток. Зимнее пальто старое… Сапоги ношу третий сезон. Нельзя сказать, чтоОлег очень обо мне заботится. Хотя на шубу я могу заработать сама. Но зачемтогда мне муж? Ну для чего он мне, а? Для секса? Только не смешите, Олег женатна работе!

Дойдя до нужного дома, я взяла себя в руки. Так, ВиолаЛенинидовна, с вами впервые в жизни случился приступ бабской истерики. Нечегокапать соплями на тротуар и, заламывая руки, стонать: «Он меня не любит».

Да, не любит! И что? Сама такого выбрала. Видели глазки, чтопокупали, теперь ешьте, хоть повылазьте! Вот сейчас схожу на спектакль,успокоюсь, получу удовольствие, съем в буфете бутерброды, а потом вернусьдомой, запихну вещи противного мужа в сумку и выставлю за дверь. Все, финита лякомедиа, развод и девичья фамилия. Впрочем, я никогда и не была Куприной, вот ихорошо, меньше мороки!

У театрального подъезда одиноко стоял крупный мужчина,держащий под мышкой коробочку шоколадных конфет. Внезапно на меня опять налетелприступ тоски: вот как других поджидают! На морозе, без шапки, да еще сассорти!

Раздавив в душе вновь поднимающуюся истерику, я подошлаближе и увидела… Олега.

– Ну ты даешь, – улыбнулся муж, – в шесть же уговаривались!Прямо околел весь.

Я сначала лишилась дара речи, но потом пробормотала:

– Ты перепутал, в восемнадцать мы должны были встретитьсявозле твоей работы.

– Да нет, у театра.

– У проходной!!! И вообще, Юрка мне сообщил, будто ты ксвидетелю поехал!

– Пошли внутрь, – он потащил меня к входу, – и что, я долженбыл, по-твоему, сказать: «Простите, я с женой в театр собрался»? Кто бы меняотпустил!

– Спектакль начинается после рабочего дня.

– Он у меня ненормирован.

Внезапно эта фраза Куприна заставила меня насторожиться. Онаявно была очень важной, но я не успела понять, почему, так как Олег протянулмне коробку.

– На, это тебе.

Я уставилась на набор «Вдохновение».

– Мне?

– Ну да, угощайся, продавщица сказала, конфеты свежие.