– Ты купил мне сладости? Почему? Олег смущенно захихикал:

– Ну так просто. Понимаешь, сегодня понадобилось секретаршуодного начальника умаслить, вот я и приобрел для нее конфетки, а девочка заприлавком возьми да и скажи:

– Вот какие у других мужья заботливые бывают, а мой мненикогда ничего не принесет. Я и подумал, ну и дурак же! Чужой бабе купил, аВилке-то! На, бери.

Слушай, а что это у тебя нос такой красный и глаза какщелки, ты не заболела часом?

– У меня аллергия, – пробормотала я, сжимая огромнуюкоробку, – на пыльцу.

– Так ноябрь на улице?! – удивился Олег.

– В комнатах растения цветут, – вывернулась я, – была наработе, и сопли полились.

Мысль о том, что жена секунду назад истерически рыдала,никогда не придет Олегу в голову, поэтому он мигом переключился на другую тему.

– Эх жаль, в буфет не успеем, уже звонок.

Боясь опоздать, мы пошли в зал. Я прижимала к груди коробкуконфет, в душе прочно поселилось раскаяние. Нет, какой у меня замечательныймуж, лучше всех! Добрый, внимательный, убежал с работы, бросил дела, пошел втеатр, купил конфеты… Мне следует быть заботливой, потому что он очень любитменя, исполняет любые капризы. Полная светлых чувств, я прислонилась к Олегу ишепнула:

– Ты самый хороший.

Куприн озадаченно вскинул брови:

– Признавайся, что натворила. Я обозлилась:

– Ничего!

– Почему тогда подлизываешься?

– И не думала даже.

– Да? А мне показалось…

Но тут в зале погас свет, и мы уставились на сцену.

Я училась в советской школе, которую сейчас справедливоругают за политизированность и излишнюю строгость. Но было в ней и многохорошего, в частности, огромная сеть бесплатных кружков, где дети моглизаниматься любимым хобби. Помните стишки: «Драмкружок, кружок по фото, а ещемне петь охота»?

В моей самой простой районной «образовалке» после уроковначиналась интересная жизнь. Почти никто не спешил домой, основная масса детейнеслась в подвал, где находились мастерские. Наши девочки поголовно увлекалисьшитьем, вязанием и бисероплетением. И если на уроках преподавательница подомоводству Ангелина Семеновна заставляла всех шить предусмотренные программойфартук и нарукавники, то на внеклассных занятиях она объясняла, как за два часаиз любой ткани можно сделать хорошенькую мини-юбочку.

– Встала в воскресенье пораньше, – вещала Ангелина, – взяластарое мамино платье, и раз, сшила себе обновку. Можно вечером на свиданиебежать.

Наши суровые педагоги после уроков превращались в нормальныхтеток, дающих нужные для жизни сведения. Но я не училась шить, а пропадала втеатральной студии. Правда, роли мне доставались второстепенные, в основномгорничных и нянюшек, но все равно было очень приятно участвовать в спектакле.Наш режиссер, собираясь поставить со школьниками пьесу, предварительно водилдетей в театр, чтобы показать, как играют настоящие актеры. «Ревизор» мысмотрели в МХАТе, который тогда и не помышлял о том, чтобы развалиться на двечасти.

Я достаточно хорошо помню ту постановку, даже могу описатьроскошное голубое платье с воланами и рюшами, которое красовалось на МарииАнтоновне. Поэтому сейчас, сидя во втором ряду около Олега, я не ожидаланикаких сюрпризов. Вот через мгновение распахнется занавес, появится городничийв мундире и заявит: «Господа, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятноеизвестие: к нам едет ревизор».

Впрочем, за точность цитаты не ручаюсь.

Вспыхнул свет, занавеса не было. Посреди деревянной площадкипокачивался полуголый, весьма тучный дядька с отвисшим животом.

– Эй, – заорал он, – где народ?

В глубине сцены распахнулась дверка, появились два парня,одетые санитарами. Они тащили еще одного полуодетого мужика, которого швырнулипод ноги тому, кто, раскачиваясь, гудел:

– Ну, где? Всех сюда…

Когда перед актером, старательно изображавшим похмелье,появилось много тел, я вытащила программу и уставилась на титульный лист.Может, в последний момент произошла замена? Ну заболел кто-нибудь, иадминистрация решила дать другой спектакль? Но нет! Там четко напечатано:«Ревизор», сочинение Н. В. Гоголя, продолжительность спектакля два часатридцать минут".

Тут я уловила знакомую фамилию: Бобчинский. Значит, все-такии впрямь пьеса про ревизора. Но почему тут все голые и говорят совсем не то,что я учила в школе?

Дальше больше. Из-за кулис вынырнули девицы в юбчонках поплечи, да, я не оговорилась. На шеях у актрис мотались крохотные пелеринки,ниже торчало голое тело, правда, затянутое в трико. Режиссер, очевидно, решилпоказать мерзкий образ жизни, который ведут чиновники, но излишне увлексясценами разврата. Девчонки бегали по сцене туда-сюда, жеманясь и хихикая.Сначала они изображали горничных, потом парикмахерш. Мужчины щипали их заразные места и громко обсуждали количество и качество выпитого наканунеконьяка.

Наконец на авансцену вылез Хлестаков. Меня чуть не стошнило.Актер, изображавший Ивана Александровича, походил на тщедушного кролика. Ростомпаренек не дотянул до метра шестидесяти, а весом до сорока килограммов. Онсмахивал на третьеклассника, по странному стечению обстоятельств оказавшегосяна сцене. Но, приглядевшись повнимательней, я заметила, что на угловатыхплечиках больного ребенка сидит голова хорошо пожившего дядьки, на самом делелюбящего приложиться к рюмке.

И совсем плохо стало, когда Хлестаков разинул рот. Уж незнаю, кто его научил, но подросток-старичок говорил так, как болтают дети,проводящие время в подъездах и подворотнях, сильно акая, слегка в нос,по-блатному растягивая гласные. Его речь была пересыпана словечками: «типа», «внатуре», «па-а-анимаешь»… А потом он и вовсе предложил попечителю богоугодныхзаведений сигарету «Мальборо».

Когда зрители потянулись в буфет, я осторожно спросила уОлега:

– Ну как тебе?

Муж открыл было рот, но тут сзади донесся высокий, слегкаистеричный женский голос:

– Великолепно! Гениальная постановка! Полный отход отстереотипов, никакого академизма, сплошные актерские находки, тонкий юмор,оригинальность во всем!

Олег затравленно обернулся и буркнул: