Не знаю, что с ним Людмила Сергеевна столько лет мучается.Жалеет, наверное. Он-то, конечно, с ней ни в жизнь не разведется. Лентяй, ужлет семь нигде не работает. Людмила Сергеевна доверила ему своими деламизаниматься, ей от отца достались... не знаю, как правильно сказать... в общем,помещений у них много, они их сдают и с того деньги получают. Большие. ЛюдмилаСергеевна сама делами не интересуется, все он. Еще и пыжится: мой бизнес, то дасе... Невелика забота деньги с людей получать. Ну а если его Людмила Сергеевнапрогонит, он, бедолага, по миру пойдет. Что еще делать такому-то лодырю? Тольконе погонит, она добрая...

– После переезда Руслан Сергеевич здесь бывал? Я имею ввиду этот дом? – спросила я.

– Наведывался проверить, что да как... Покупателям домпоказывал, правда немного их было, уж очень дорого продают, это так хозяин мойсказал. А если для него дорого, тогда я и не знаю...

– Когда вы Кондаревского видели в последний раз?

– В последний раз... в среду, тринадцатого... Точно, тоесть уже четырнадцатого. Это ночью было.

– Ночью? – удивилась я. – Где же вы с нимвстретились?

– Да вот здесь и встретилась... То есть не встречалисьмы, я его просто видела.

– Разве вы на ночь здесь остаетесь?

– Вообще-то нет. Но накануне у меня соседи паркетналачили, все двери нараспашку, вонища страшная.

А я пенсию ждала, никуда не уйдешь, голова так разболелась,я думала лопнет. Хотела к дочке ночевать ехать, а потом думаю, чего ихбеспокоить? Вот и ночевала здесь. Дом на охрану поставила, а все равно жутьберет.

Все кажется, кто-то ходит, вот я в окошко всю ночь и проглядела,сто раз покаялась, что осталась. Лучше б к Люде, в тесноте да не в обиде.

– И вы видели, как приехал Кондаревский?

– Да. Часа в два. Я еще очень удивилась, охота, думаю,человеку по ночам шастать, да и что ему делать в пустом-то доме?

– А это точно был он? Может, кто-то другой приезжал наего машине?

– Он был, он. Я его видела. Чего-то у него с воротамисделалось, обычно они сами открываются, а здесь заело их, что ли...Кондаревский из машины вышел и вроде как ругается, но этого я, конечно, не слышала.

Ворота открыл и в машину, а я смотрю, у него со штанинтечет.

– Что значит течет? – растерялась я.

– Вроде как он под проливной дождь попал. Штаны к ногамприлипли, и следы мокрые. Но дождя-то не было. И где его так угораздило?

– Подождите, Софья Ивановна, это очень важно, –заволновалась я. – Вы видели здесь Кондаревского в ночь с тринадцатого начетырнадцатое, и на нем был мокрый костюм?

– Брюки точно были мокрые, будто он по лужам бегал. Нодождя-то тогда ведь не было...

– Ас датой вы не напутали?

– Нет, конечно. Я пенсию тринадцатого получаю.

Не верите, так на почте спросите... А ведь он и наканунеприезжал, – вдруг сказала она, ткнув в меня пальцем. – Точно. ВераИгнатьевна может подтвердить. – Только я хотела уточнить, как она менябуквально огорошила:

– Часов пять утра было.

– Но... – начала я. Софья Ивановна рукой махнула.

– Сейчас все объясню. Кот у меня пропал. Валерик.

Такой, я вам скажу, прохиндей, за ним глаз да глаз нужен. Яих в сад выпустила, погулять, все четверо вроде на глазах были, и вдруг этотозорник куда-то исчез. Я троих в дом и давай Валерика искать. Нет нигде. Голоссорвала его звавши, никакого толку. Уехала домой, думаю, сам явится, а душа-тоболит. Хозяева уж очень свою живность любят, и если с котом этим бедаслучится... Делать нечего, вечером сюда пошла. Кота нет. Тут уж я, конечно,расстроилась и даже испугалась, по улице пробежалась из конца в конец. ИдетВера Игнатьевна, она в тридцать третьем доме живет и тоже на котах помешана, унее своих двое, персидские, красоты невероятной. Человек она хороший, мы всегдас ней поговорим, когда встречаемся. Ну, я ей про Валерика рассказала, сталивместе искать. Все без толку. Очень я расстроилась, домой вернулась, но толькоо коте и думаю. Всю ночь не спала. Под утро звонит Вера Игнатьевна, у нееастма, бывает, так задыхается, что лежать нет никакой возможности. Она в садвыходит и подолгу сидит, ей там легче. И в ту ночь вышла и Валерика моегоувидела. Он у них в саду в клумбе сидел. Хотела его поймать, а он, негодник, надерево забрался, сидит и орет там. Она мне и позвонила, зная, как я переживаю.

Что, мол, жив кот, с дерева слезет и она его до утрагде-нибудь запрет, чтоб опять не удрал. Я-то обрадовалась, а потом решила доутра не ждать, чтоб опять не сбежал куда. Ну и пошла к ней, мне тут идти-тодесять минут, и фонари горят, да и возраст у меня такой, что вряд ли кто мнойпрельстится. Подошла к калитке, чтоб семейство ее не будить, звонить не стала,Веру Игнатьевну позвала, а она меня ждала, тут же открыла. Валерик как меняуслышал, сразу прибежал, на руки его взяла, а он весь дрожит. Настрадался,бедный. Он ведь кастрированный, на улицу его не выпускали, только в садугуляет. Понесла я его домой, и Вера Игнатьевна пошла со мной, не спится, да и уменя сна ни в одном глазу. Сели с ней на веранде, ночь слушаем. Даже свет невключали. Тогда Кондаревский и подъехал. Вера Игнатьевна еще удивилась, ни светни заря, говорит. А уж утром, когда я пенсию ждала, позвонила ЛюдмилеСергеевне, жене Кондаревского, о здоровье справиться. Оказалось, она дома. Вотя и думаю, муженек ее сюда с какой-нибудь никудышной приезжал. Везти куда-тонадо, а дома жена. Когда ее нет, он не больно-то стесняется, но уж при жене иего наглости не хватит. Так мы с Верой Игнатьевной и решили. Точно, привозилкого-то.

– Вы его видели?

– Кондаревского? Нет. Только машину. Ворота открыл имашину в гараж загнал.

– Долго он пробыл в доме?

– Мы минут через пятнадцать после этого разошлись, ноВера Игнатьевна говорит, за ним машина приезжала, где-то через полчаса.

– Машина? – нахмурилась я.

– Да. Так Вера Игнатьевна говорит. Она слышала, какмашина проехала и остановилась возле его дома. Да и не к кому больше. Втридцать пятом доме никто не живет, хозяин погиб, а жена у матери, в тридцатьшестом, и мои в отпуске, а тридцать четвертый продается.

– Зачем же ему машина понадобилась?

– Не знаю. Может, своя поломалась? Или девице своейтакси вызвал, а уж сам здесь... К жене не приедешь в пять утра, объяснятьсянадо.