не сможет помочь своим союзникам. Как ни крути, не боец он. Последние несколько лет жизни так и вовсе скрывался под чужим именем, боясь возможных последствий, и почти смирился с таким существованием. Однако теперь ему нельзя было уповать на провидение. Не можешь помочь кулаками, сделай что-нибудь головой. В глазах профессора запрыгали злые черти. В конце концов, на кону стоит не просто его жизнь, что ему до неё? На кону судьба его дочери, которая и так познала немало страданий, ничем не заслуженных.

— Я не позволю этому больше случиться, — пробормотал Белоус. — Грехи отцов не должны отражаться на детях.

В этот момент снаружи снова раздались звуки выстрелов. Сначала ленивые, точечные, затем всё более яростные и шквальные. Однако учёный не слышал ничего, происходящего за пределами его собственной линии фронта. Быстро и уверенно, он перерезал остатки проводов и выкрутил перегоревшую схему. Всё было не очень хорошо, но не так чтобы смертельно. Как он уже сказал Шурочкину, нагрузочную цепь можно поддержать через вторую схему. Долго, конечно, не протянет, но несколько минут им гарантировано. А чтобы вернуться обратно, пригодится таймер включения нагрузки.

Сказано — сделано. Несколько умелых движений паяльником — и он закончил работу. Затем решительно дёрнул тумблер вниз, включая генератор. Всё должно получиться, лихорадочно пробормотал профессор. Иначе нам всем конец.

Пригнувшись, он выбежал на улицу. Долохов увидел его и начал гневно махать руками, требуя, чтобы тот вернулся обратно.

— Что вы здесь делаете? — рявкнул он, когда Белоус приблизился к нему, рискуя своей жизнью, и присел рядом, пряча голову за кирпичной кладкой.

— Надо уходить, сержант, — твёрдо сказал он, заставив собеседника усомниться в своей адекватности.

— Куда же? Вы не видите, что мы загнаны в угол? Эти ублюдки окружили нас со всех сторон, и прямо сейчас медленно сжимают клещи.

— На ту сторону. У нас есть около трёх минут.

В глазах Долохова появилось понимание.

— Шурочкин, где ты там?

Светлая вихрастая голова поэта-любителя вынырнула откуда-то сбоку.

— Я здесь, сержант.

— Бери профессора и отступай. Я буду прикрывать вас.

— Куда отступать-то? — не понял солдатик.

— Я покажу, — нетерпеливо прошептал Фёдор и первым помчался по асфальтированной дороге. Рядом с ним рванула шрапнель и засвистели пули, но он не осмеливался смотреть по сторонам. Всё сознание Белоуса сконцентрировалось сейчас на узком проходе, как будто вырубленном в разноцветных потоках хромоплазмы. Аридиумные лампы работали как и положено.

Сбоку раздался чей-то болезненный крик: это Долохов подстрелил высунувшегося из-за укрытия наёмника. Затем Фёдор вступил в пугающий, будто давящий со всех сторон переход и ускорил бег. Все лишние звуки моментально остались позади. Только топот солдата раздавался где-то поблизости. Через мгновение, показавшееся ему вечностью, профессор выскочил на другую сторону и с тревогой обернулся, чтобы увидеть Шурочкина, уже занявшего боевую позицию у края дороги.

— Где… сержант? — пытаясь отдышаться, прерывисто спросил Фёдор.

— Сейчас придёт, — сосредоточенно ответил боец.

И действительно, Долохов вынырнул из прохода и ласточкой нырнул к обочине.

— Сколько времени до закрытия прокола? — рявкнул он.

— Думаю, минута, — ответил Фёдор.

— Должны продержаться, — удовлетворенно кивнул Долохов.

Вскоре профессор увидел первую группу наёмников, которые бежали к ним среди стен, готовых схлопнуться в любой момент. Шурочкин вскинул винтовку и приготовился стрелять.

— Отставить, Валерка, — приказал сержант. — Для этих дураков всё уже кончено.

Так и было на самом деле. В одно мгновение, неразличимое человеческим глазом, проход исчез — и все несчастные, которые в это время находились внутри, погибли столь же наверняка, как и будь они посреди ядерного реактора. От них не осталось даже косточки. Всё, включая волосы, ногти и зубы взорвалось изнутри на клеточном уровне. Пусть и лёгкая, но такая пугающая смерть…

— Куда это вы собрались, профессор? — внезапно воскликнул Валера, глядя на удаляющегося от них учёного. — Мы должны оставаться на месте. Скоро должен подъехать кортеж генерал-майора, и вы обязаны пропустить нас обратно.

— Я вернусь, — не оборачиваясь, сухо ответил Фёдор. — У меня здесь дочка рядом. Я должен её забрать. А ты пока что помоги товарищу. Кажется, он ранен.

Шурочкин испуганно посмотрел на сержанта и убедился, что Белоус прав. Китель Долохова медленно набухал кровью в области живота.

* * *

«Как же странно обернулась жизнь», — думал профессор, приближаясь к серой и мрачной громадине школы.

Когда-то он ещё верил, что мир наладится, очистится от прорвавшейся внезапно скверны, и придёт в норму. В то время, девять лет назад, он ещё не считал Первую Волну катастрофой. Даже где-то глубоко внутри верил, что теперь-то люди смогут исправить ошибки прошлого, разорвать цепи ненависти, сковавшей мир. Родина, наследница великой империи, избавившись от вечных противников, грозящих ей оскаленными боеголовками и слева, и справа, сумеет вновь сплотить свой народ, пусть даже разделённый непроходимыми барьерами. Для этого он и работал в политехе, мечтая приложить руку к исправлению. Однако что же на самом деле случилось?

Вот школа! Ещё недавно в ней учились дети, с азартом осваивая гранит науки. И вот прошло девять лет, за которые всё вокруг пришло в абсолютный упадок. Слобода, Шахтинск, другие сообщества — все они постепенно вырождались, превращаясь экстенсивным образом в то, чем всегда и были. Что есть человек, горько подумал Фёдор, как не животное, сражающееся за выживание и погибающее в неравной борьбе.

Цивилизация. Он всегда верил, что она внутри каждого. И ошибался. Как оказалось, это лишь тонкая плёнка на грубой душе варвара, могущая порваться от каждого неосторожного движения. Почему же он остался здесь? Нужно было ещё тогда всеми силами пробиваться к последним очагам империи. Только там ещё можно было что-то исправить. Не здесь, на отшибе угасающего сознания, один на один с одиночеством и настороженностью местных жителей. Чистилище…

Войдя в здание, Фёдор Белоус, сын знаменитого Беликова, бросился на второй этаж. Из рассказа Бориса он приблизительно знал, где должна прятаться его дочь.

— Эля… Элечка, — крикнул он, всей душой надеясь, что кроха цела. — Это твой папа. Выходи, пожалуйста.

Тёмные пустые коридоры казались безжизненными.

— Выходи, милая. Я больше никогда не покину тебя, — в голосе профессора прозвучало отчаяние. На секунду он поверил, что случилось страшное.

В этот момент громко щёлкнул замок, и дверь впереди, метрах в пятнадцати, слегка приоткрылась. Фёдор увидел детскую головку, выглянувшую в коридор. Огромные глаза дочери недоверчиво посмотрели на него, а затем радостно вспыхнули.

— Папа, ты вернулся, — девочка стремглав помчалась к отцу, и тот через секунду подхватил её на руки. — Как же я рада.

— Конечно, вернулся, — прошептал Фёдор, прижимая своё самое ценное сокровище к груди. — Я ведь обещал тебе.

— А мама? Где она?