– А если буду пниться? А что ты мне сделаешь? –осклабился тот.

– Дам тебе на тренировке заговоренный пас! Гуллис-дуллис,Труллис-запуллис или Фигус-зацапус. Или все сразу. По настроению, –сказала Таня.

– А я добавлю от себя еще парочку мячиков, чтобы ты подольшеот защитного купола отскребался! – пообещал Баб-Ягун.

Семь-Пень-Дыр прикусил язык. Если Танин пас у него еще былшанс поймать, то у телепата Ягуна они были просто убойные. После них джиннам тои дело приходилось разравнивать граблями песочек.

Фудзий благодарно взглянул на Таню.

– Итак, яйцо! – продолжал он. – Кто, глядя нанего, может предположить, что внутри цыпленок?

– Или желток, или кощеева смерть, или дракон, иликрокодил! – вызывающе сказала Склепова.

– Прекрасный пример, Гробыня! – обрадовалсяФудзий. – Там может быть все, что угодно! Или почти все, что угодно! Ятолько пытаюсь доказать, что сущность вещи никогда нельзя определять по еговнешней, бытийной форме. Вы улавливаете мою мысль? – сказал Фудзий.

У Фудзия как у лектора была убийственная привычка. Онсюсюкал, тянул слова и сто раз повторял одно и то же, каждый раз после этогоинтересуясь: «Ну теперь-то вы понимаете?» или «Вы улавливаете мою мысль?».Кажется, он искренне считал, что перед ним в аудитории сидят слабоумные.

Наконец в начале второго часа, когда все уже сползали подпарты и даже яйцеголовый Шурасик перестал строчить в тетрадке и поглядывал научителя с легким удивлением, Фудзий закончил с теорией.

– А теперь перейдем к практике! Лучше один раз увидеть, чемсто раз услышать! Не правда ли, отлично сказано? Вы улавливаете моюмысль? – радостно спросил он.

Катя Лоткова тихо застонала. Она так долго сдерживала смех,что была уже едва жива.

Фудзий откашлялся. Зорко оглядев класс своими слезящимисяглазками, он решительно приблизился к Кузе Тузикову.

– Дайте мне левый ботинок! – попросил он.

– З-зачем? – не понял Тузиков.

– Дайте – тогда поймете!

Кузя неохотно расшнуровал ботинок и протянул его Фудзию.

Фудзий высоко поднял его и вытрусил перед всем классом. Изботинка выпала забытая шпаргалка-шептун и тихо, но различимо забормотала билетыпо защите от духов. Экзамен, который должен был принимать сам Поклеп, стоял порасписанию в конце следующей недели.

Кузя Тузиков густо покраснел.

– Ага, веник реактивный, застукали тебя! А еще в отличникилезет! – заржал Гуня Гломов.

Однако, как выяснилось, Фудзия интересовала вовсе нешпаргалка. Он поднял продолжавшую шептать бумажку и, извинившись, вернулхозяину. После чего он поставил ботинок на свой стол, где тот был всем виден.

– А теперь советую зажмуриться! – сказал он, делая надботинком какие-то пассы.

– С какой это стати? А если я не хочу? – спросилаСклепова, но в этот миг Фудзий крикнул страшным голосом:

– Ноуменус кантус выпулялис!

Его кольцо полыхнуло сдвоенной, очень яркой искрой. Те, ктоне послушался и не зажмурился, немедленно принялись тереть глаза. Другие же,кто не был ослеплен, увидели, что ботинок Тузикова исчез. По классу, врезаясь встены, металась летучая мышь.

– Прошу обратить внимание, что это было не заклинаниепревращения, а именно обряд высвобождения сущностей! У данного ботинка –заурядного ботинка, произведенного на свет множительным заклинанием слопухоидного образца, – оказалась сущность летучей мыши! Признаюсь, нечтоподобное я и ожидал. У меня глаз наметанный! – продолжал Фудзий.

– А мой ботинок? Что мне теперь, босиком ходить? –пискнул Тузиков, разглядывая свою левую ногу. На ней был один только носок, даеще с дырой на пальце.

Преподаватель из Магфорда развел руками.

– Увы, юноша, я ничего не могу сделать… Ваш ботинок навсегдаостанется летучей мышью. Я выпустил его сущность во всей ее прекраснойпервозданности, и она никогда уже не вернется назад, в скорлупу того жалкогояйца, которое никогда не видел господин Семь-Пень-Дыр! – возвысил голосФудзий.

Тузиков наклонился и расшнуровал другой ботинок.

– Сделайте тогда и из него мышь! Все равновыбрасывать! – потребовал он.

– Бесполезно. Ваш второй ботинок так и останется ботинком,сколько бы я ни произносил Ноуменус кантус выпулялис. У большинства предметовкак в магическом, так и в лопухоидном мире нет внутренней сущности! Разумеется,его можно превратить во что-либо принудительно, но это будет уже не то… –сказал Фудзий, зачем-то показав на Гуню Гломова.

Гуня беспокойно завозился, с тревогой размышляя, вдруг в немсамом живет, скажем, комод, а Фудзий возьмет его да и высвободит?

– Да ну, сущности какие-то! Был ботинок, а теперь нету!Никакой пользы, один вред! – поморщившись, сказала практичная ЛизаЗализина.

– Девушка, вы рассуждаете точно так же, как мои завистники вМагфорде! – печально произнес Фудзий. – Они все ополчились на меняпосле того, как я превратил жену декана в жабу! Но не виноват же я, что у неебыла такая скрытая сущность?! Вы улавливаете мою мысль?

В классе разразилась настоящая буря. Смех, сдерживаемый весьурок, вырвался наружу, как лава, которой наскучило вяло бурлить в недрахвулкана. Баб-Ягун не мог даже выговорить: «Мамочка моя бабуся!», а тольковзвизгивал: «Ой, я не могу!» Преподаватель, необратимо превративший женумагфордского декана в лягушку, мгновенно стал героем. В скрытой иерархии «любви-нелюбви»,которую выстраивал для себя каждый ученик, Фудзий мгновенно вырос на стопунктов и встал где-то рядом с Тарарахом и Сарданапалом, оставив далеко позадии Зуби, и Медузию, и Поклепа.

Таня смотрела на занудливого преподавателя совсем другими глазами.Низенький, красноносый, нелепый, он показался ей вдруг магом-романтиком,освобождающим душу предметов из оков ее нелепой оболочки.

– Ноуменус кантус выпулялис, – тихо повторила она, думая,сработает ли это заклинание без тех пассов, что делал Фудзий.

– Все свободны! Завтра в то же время! – сухо сказалмагфордский преподаватель.

Похоже, он искренне не понимал, чем вызван смех, и был дажеобижен таким к себе отношением. Он повернулся и, поманив летающий журнал, вышелиз класса. За ним потянулись все остальные. Даже Кузя Тузиков запрыгал на однойноге.

В классе остались только Таня, которой захотелось поймать ивыпустить летучую мышь, все еще бившуюся в стекло, и Гробыня. Склепова искаласвою уползшую ручку, которую не так давно сглазил Шурасик.