— Бедняжка Диана, — произнесла миссис Кэнфилд, адресуя своезамечание Коулу. — Я хорошо знала ее отца. Он наверняка бы купил ей этоожерелье, лишь бы прекратить ее мучения.

— Диане давно пора получить по носу, — возразила ХейлиМитчелл. — Она — самовлюбленная сука.

У Франклина Митчелла хватило ума изобразить смущение,вызванное то ли злобой невестки, то ли ее манерами и речью. Он взглянул насвоего подвыпившего сына, ожидая, что тот вмешается, но Питер не стал перечитьжене.

— Диана всегда была очень высокого мнения о себе, — сообщилон Коулу.

— Это правда, — ледяным тоном подтвердила старшая миссисМитчелл.

Не подозревая о личных причинах своих соседей по столикунедолюбливать Диану и жаждать ее унижения, Коул ошибочно предположил, что все вэтом зале столь же бессердечны и мстительны.

Мысленно он представлял себе прелестную, хрупкуюдевочку-подростка с пакетом, наполненным едой; вспоминал, как она пыталасьугостить его, пощадив при этом его гордость. «У вас не найдется места для этихконсервированных персиков, Коул? Моя бабушка обожает готовить и консервировать,но в нашей кладовой уже не хватает полок… Надеюсь, вы поможете нам справиться сэтим картофельным салатом и курятиной: вчера бабушка наготовила их столько, чтохватило бы на целую армию едоков!» Вспомнилось ему и то, какой идеальноаккуратной всегда выглядела Диана — от носков лакированных туфелек до кончиковпальцев с тщательно подстриженными ногтями, на которых он никогда не виделлака.

Голос аукциониста вернул его к действительности:

— Тринадцать тысяч! Кто даст четырнадцать? Итак, продаетсяза тринадцать тысяч…

— Питер, — вдруг выпалила Хейли, голос которой дрожал отзлорадства, — купи мне это ожерелье. Я хочу получить его.

— Последнее предупреждение, леди и джентльмены! — повысилголос аукционист.

Питер Митчелл взглянул на Диану, которая стояла неподалеку,и громко выкрикнул заплетающимся языком:

— Стойте… мы хотим посмотреть!

Диана повернулась и послушно направилась к их столику. Коулуже понял: Диана не сомневалась, что ее жених-предатель сегодня купит ейожерелье. Его только теперь осенило, что Диана намеренно выбрала лиловоеплатье, прекрасно оттеняющее аметисты.

Улыбка Дианы стала неуверенной, когда она остановилась возлеМитчелла, в упор уставившегося на ее грудь. Помедлив, она приподняла самыйкрупный камень ожерелья, чтобы показать будущему покупателю. Глядя на этидлинные, тонкие, изящные пальцы, он вспомнил полудетскую ладошку, протягивавшуюему лакомства.

Митчелл потянулся к камню, умышленно коснувшись нежной кожинад вырезом платья. Стремительным, но неуловимым движением Диана отступила назад,завела руки за голову, расстегнула замок ожерелья и протянула его Митчеллу.

С лица у нее не сходила ослепительная, точно приклееннаяулыбка, но, когда Митчелл взял ожерелье, она отвернулась от него, взглянула наКоула и быстро опустила глаза. В тот краткий миг Коулу открылось нечто,заставившее его принять немедленное и смелое решение.

Вероятно, в нем до этой минуты дремало неосознанноестремление сыграть роль рыцаря в сияющих доспехах для прекрасной дамы, попавшейв беду, а может, его следующий поступок просто был цивилизованным вариантомдраки на дубинках двух первобытных мужчин, доказывавших друг другу своепревосходство. Или же он интуитивно чувствовал, что судьба дает ему шанс решитьне только проблемы Дианы, но и свои собственные. Скорее всего на его решениеповлияли все три причины сразу.

Но какими бы ни были мотивы его поступка, результат сказалсятут же, стоило только Митчеллу обернуться к аукционисту и объявить:

— Даю пятнадцать тысяч долларов!

— Двадцать пять, — тотчас же произнес Коул. Аукционист былявно ошеломлен, но быстро опомнился и пришел в восторг.

— В борьбу вступил новый и серьезный претендент на победу! —сообщил он зрителям с торжествующей улыбкой. — Мистер Гаррисон только чтоповысил цену на десять тысяч долларов, — продолжал он, привлекая вниманиелюдей, которые до сих пор не выказывали особого интереса к ожерелью, — а ведьон еще даже не видел вблизи этот шедевр! Мисс Фостер, — обратился он к Диане, —будьте так любезны, дайте мистеру Гаррисону возможность самому оценитьпревосходное качество и редкостный оттенок этих камней, а также искусную работуювелира!

С улыбкой, в которой отчетливо читалось облегчение, Дианаторопливо выполнила просьбу и обошла вокруг стола. Подойдя к Коулу, онапротянула ему сверкающее украшение, но Коул тотчас взглянул ей в глаза. Сдобродушной, чуть насмешливой улыбкой он спросил.

— Вам оно нравится?

Диана заметила лукавый блеск, мелькнувший в его серебристыхглазах, и догадалась, что он умышленно затягивает время и играет со зрителями,но сама она отчаянно хотела избежать лишнего внимания, а не привлекать его —как случилось, когда еще сотня пар глаз обратилась на Коула Гаррисона. Диану незаботило, кто купит ожерелье, — она просто хотела избавиться от пытки.

— Оно прелестно, — подтвердила она, энергично кивнув. Коулоткинулся на спинку стула, сунул руки в карманы брюк, и у него на лице расцвелаленивая улыбка, словно он не спешил совершить покупку и наслаждался недоумениемзрителей.

— Да, но вам самой оно нравится?

— Конечно, иначе и быть не может! — В зале воцариласьнапряженная тишина, и искреннее заявление Дианы прозвучало достаточно громко,чтобы высечь искры добродушного смеха у зрителей.

— Значит, вы считаете, что я должен купить его?

— Разумеется — если вам есть кому его подарить. Аукционистпочувствовал, что любопытство аудитории достигло пика и вскоре пойдет на убыль.

— Мистер Гаррисон, — спросил он, — вы удовлетвореныосмотром?

Улыбка Коула наполнилась восхищением, он не сводил глаз сДианы.

— Полностью удовлетворен, — отозвался он, имея в виду Диану,а не ожерелье.

— Тогда торг продолжается! — провозгласил аукционист. —Мистер Гаррисон предложил двадцать пять тысяч долларов. Кто даст тридцать? — Онвыжидательно посмотрел на Питера Митчелла, и тот кивнул.

Оглядев комнату в поисках знаков других покупателей и необнаружив ни единого, аукционист повернулся к Коулу:

— Мистер Гаррисон?

Если бы Диана не чувствовала себя такой несчастной иодинокой, она рассмеялась бы, увидев заразительную улыбку Коула, с которой онподнял вверх четыре пальца, повышая цену до сорока тысяч долларов с такой женевозмутимостью, с какой прибавил бы сорок центов.