Они выпили чаю на кухне, потом Рикардо Рейс показал ей своеновое жилище: в спальню они не входили, ограничившись беглым взглядом с порога,вернулись в кабинет, и Марсенда спросила: Вы уже практикуете? Нет пока что,думаю попробовать для начала поликлинический прием, пусть хоть ненадолго, важновойти в прежнюю колею. Для начала? Да, начало — это то, в чем все мы нуждаемся.Полиция вас больше не беспокоила? Нет, а теперь они вообще не знают, где яживу. Если захотят — узнают в два счета. Ну, а как ваша рука? Да что рука,достаточно взглянуть на нее, я уж не надеюсь ни на какое лечение, но вот отец.Что — отец? Отец считает, что нужно совершить паломничество в Фатиму, онговорит, что вера творит чудеса, бывали такие случаи. С появлением верыокончательно гибнет надежда. Я просто думаю, что роман его подходит к концу, они так чересчур затянулся. Скажите мне, Марсенда, а во что вы верите? Сейчас?Да. Сейчас — только в то, что мы поцеловались. Мы можем поцеловаться еще раз.Нет. Почему? Потому что не уверена, что испытаю то же, что и тогда, а теперьмне пора, завтра утром мы уезжаем. Рикардо Рейс проводил ее до дверей, онапротянула ему руку: Напишите мне, и я вам напишу. Стало быть, до встречи черезмесяц. Если отец захочет снова приехать в Лиссабон. Если не захочет, я приеду вКоимбру. Позвольте, Рикардо, я уйду, пока сама не попросила вас поцеловатьменя. Побудьте еще, Марсенда. Нет. Стремительно, ни разу не обернувшись, онаспустилась по лестнице, было слышно, как хлопнула дверь подъезда. Когда РикардоРейс вошел в спальню, над головой у него раздались шаги, открылось окно, этососедка с третьего этажа решила избавиться от мучивших ее сомнений и попоходке, по манере покачивать бедрами определить, какого рода гостья навещаланового жильца — либо я сильно ошибаюсь, либо тут вопиющее бесстыдство, подуматьтолько, какой был прежде тихий, какой благопристойный дом.

* * *

Судят и рядят соседки: Вчера одна была, сегодня другая,говорит та, что с третьего этажа. Насчет вчерашней ничего сказать не могу, акоторую прибираться приходит — видала, говорит соседка с первого этажа. Но наподенщицу она совсем непохожа. Да, ваша правда, скорее уж — на прислугу изхорошего дома, если б только не натащила кучу свертков и пакетов, мыламиндального, я по запаху сразу поняла, и еще швабры, щетки, я на площадку вышлаковрик вытрясти, когда она появилась. А вчерашняя — совсем еще молоденькаятакая, в шляпке, знаете, как теперь носят, но недолго побыла, вы-то каксчитаете, соседка? Знаете, соседка, говоря по совести, не знаю даже, что вам исказать, сегодня будет неделя, как он к нам въехал, а уже двух принял. Ну,эта-то уборку приходит делать, дело такое, мужчина одинокий, холостой, емунужно, чтобы кто-нибудь дом в порядке содержал, а вторая, должно быть, изродни, есть же у него родня. Но вот что удивительно, соседка, не знаю, вы заметилиили нет — целую педелю сиднем просидел, только обедать выходил, а так с утра доночи дома. А вы знаете, что он — доктор? Знаю, как же, та, что была тут ввоскресенье, так к нему и обращалась — сеньор доктор. А интересно, он врач илиадвокат? Вот чего не знаю, того не знаю, но, уж будьте уверены, когда пойдуплатить аренду, непременно спрошу, поверенный наверняка знает. Не забудьте мнепотом сказать, хорошо бы, чтобы врач оказался, хорошо, когда врач в соседях,мало ли что. Это конечно, только хорош ли врач. Надо будет подкараулить этусамую прислугу и сказать, что лестницу у нас полагается мыть каждую неделю,иначе нельзя. Вот это правильно, непременно скажите, пусть не думает, что мы занее мыть будем. Да уж, только того нам и не хватало, не на таковских напала, ифинальной репликой соседки с третьего этажа завершается — как это сказать? —суд да ряд, и осталось лишь добавить немую сцену: когда она медленноподнимается к себе, неслышно ступая по ступеням, то у двери Рикардо Рейсаостанавливается, прислушивается, чуть ли не приникнув ухом к замочной скважине,и слышит плеск льющейся воды и голос поденщицы-уборщицы, тихо напевающейчто-то.

Для Лидии это был день трудов титанических. Она облачилась впринесенный с собой халат, подобрала под косынку заколотые волосы, засучиларукава, рьяно и весело взялась за дело, уклоняясь от игривых рук Рикардо Рейса,которые, когда она оказывалась в пределах досягаемости, он считал нужным идолжным распускать, но считал, не спросясь хозяина, чему виной — малый опыт инезнание психологии, ибо эта женщина не желала сейчас никакого иногоудовольствия, кроме удовольствия мыть, чистить, скрести и мести, и дело было дотого привычное, что и усилий особенных не требовало, потому и напевала она —вполголоса, правда, чтобы соседки не удивлялись тому, какие вольности позволяетона себе, в первый раз явившись убирать квартиру сеньора доктора. Когда пришелчас обеда, Рикардо Рейс, все утро перемещаемый из спальни в кабинет, изкабинета — в столовую, из столовой — в кухню, из кухни — в ванную, а по выходеиз ванной повторявший все странствия сначала, но в обратном порядке, заметил,что пришел час обеда, а Лидия не обнаруживает ни малейшего намеренияостановиться, и сказал с легкой запинкой, выдававшей замешательство: Знаешь,дома нет никакой еды, а если эти слова являются скверным и неверным переводомнекой мысли, то передадим эту мысль иным способом, и, облеченная в слова безэкивоков и иносказаний, она должна бы звучать так: Я иду обедать, а вести тебяв ресторан не хочу, мне это как-то не в жилу, Лидия же в ответ произнесла бы тесамые слова, которые она произносит сейчас, что свидетельствует о том, покрайней мере, что двуличием не отличается: Да, конечно, сходите пообедайте, я ссобой прихватила из отеля супу и тушеного мяса, разогрею, да и ладно, и вот ещечто — как покушаете, не торопитесь назад, погуляйте где-нибудь, а то что мы тутс вами толчемся, друг на друга натыкаемся — и, засмеявшись, отерла тыльнойстороной левой ладони вспотевшее лицо, а правой рукой поправила съехавшую косынку.Рикардо Рейс дотронулся до ее плеча, сказал: Тогда — пока, и вышел, и был ужена середине лестницы, когда услышал, как открылись двери на первом и натретьем, это соседки намеревались хором уведомить Лидию о необходимости мытьступени пролета перед квартирой ее хозяина, но увидев его самого, юркнулиназад, а потом, когда Рикардо Рейс будет уже на улице, соседка с третьегоспустится к соседке с первого, чтобы поделиться ошеломительной новостью: Где жеэто видано — в первый же день ушел, оставив прислугу одну в доме, вот ведькакое доверие. А, может быть, она уже раньше работала у него, прибиралась надругой квартире? Может быть, может быть, все может быть, но, может быть, она навсе руки мастерица, мужчины — они ведь такие, своего не упустят, мимо рта непронесут. Ну-у, все-таки он доктор. Ах, соседка, я вам так скажу: все они одниммиром мазаны, взять хоть моего. Да и моего тоже. Ну, до свиданьица, не упуститеже эту девушку. Не беспокойтесь, не упущу. Однако необходимости в этом невозникло. Во второй половине дня Лидия появилась на площадке, вооруженнаящеткой и совком, скребком и мылом, водой и тряпкой, и когда соседка с третьеготихонько приоткрыла дверь своей квартиры и принялась наблюдать сверху,деревянные ступени уже гудели от тяжелых ударов швабры, тряпка собирала грязнуюводу, а потом отжималась в ведро, содержимое которого сменялось трижды, и повсему дома распространялся приятный запах миндального мыла, да, ничего нескажешь, эта уборщица дело свое знает, вынуждена признать очевидное соседка с первого,которая под тем предлогом, что надо занести половичок в квартиру, высунется задверь именно в тот миг, когда Лидия окажется на ее площадке: Молодец, девушка,приятно на лестницу взглянуть, хорошо, что к нам вселился такой аккуратныйжилец. Сеньор доктор — человек очень требовательный, ему чтоб все в порядкебыло. Стало быть, доволен останется. Еще бы! — но эти два слова произнесены неЛидией, а опершейся о перила соседкой с третьего, и есть некое сладострастие,некое почти чувственное наслаждение в том, как оглядывает она еще влажныедоски, вдыхает запах свежевымытой и сырой древесины, работы по дому роднят исближают женщин, все грехи готовы они простить сестре своей, пусть и ненадолготаковою ставшей. Лидия попрощалась, взволокла наверх ведро с тряпкой и швабру,закрыла за собой дверь и проворчала себе под нос: Старые грымзы, больно много осебе понимаете, будете еще отметки мне ставить. Труды ее завершены, квартираубрана, теперь Рикардо Рейс может, воротясь в сияющий чистотой дом, провести,как это делают взыскательные хозяйки, пальцем по столешнице или по карнизушкафа, в любой угол заглянуть — и в этот миг ужасно грустно делается Лидии, ивовсе не от усталости: нет, она поняла, хоть и не смогла бы выразить все этословами, что роль ее сыграна, и теперь осталось только дождаться хозяина этогодома, а он скажет ей что-нибудь ласковое, поблагодарит, захочет вознаградить заусердие и за старание, а она будет слушать его с отчужденной улыбкой, возьмет —или не возьмет — предложенные деньги, потом вернется в отель, а к материсегодня не пойдет, не узнает, что там слышно от брата, от Даниэла, и не точтобы совесть ее мучила, нет — просто почувствовала себя как-то так, словноничего своего у нее нет. Она сняла халат, надела блузку и юбку, просохший пот холодиткожу. Она садится на табурет в кухне, сложив руки на коленях, ждет. Слышны шагина лестнице, скрежет ключа в замочной скважине, и Рикардо Рейс, войдя впереднюю, произносит радостно: Боже, да уж не в райский сад ли я попал! Лидияподнимается, улыбается польщенно, внезапно чувствуя себя счастливой, и тут жесмутилась, ибо Рикардо Рейс надвигался на нее с распростертыми объятьями: Ай,не трогайте меня, я вся потная, я ухожу. Даже не думай, еще рано, выпьем чаю, япринес пирожных со взбитыми сливками, но сначала прими ванну, будешь лучше себячувствовать. Да ну что вы, как можно, еще мыться у вас в доме, где это видано?!Здесь и видано, делай, что тебе говорят. Она больше не противилась да и несмогла бы, хоть и понимала, что поступает против всех приличий, но одной излучших в ее жизни была минута, когда она открутила кран, разделась, медленноопустилась в горячую воду, блаженно вытянулась, наломавшись за день, вразнеживающей истоме ванны, когда взяла эту губку и это мыло, намылила ирастерла все тело — икры и бедра, руки, живот, груди — зная, что за дверью ждетее мужчина: а что он делает, о чем думает, а если войдет сюда, увидит меня, а я— голая, вот стыд-то, и, должно быть, от стыда так заколотилось сердце, отстыда или от томления, сейчас она выходит из ванны, прекрасно всякое тело,омываемое водой — это уже мысли Рикардо Рейса, который открывает дверь, и голаяЛидия одной рукой прикрывает грудь, другой — низ живота: Не смотрите на меня! —впервые предстает она перед ним такой — Уходите, дайте мне одеться, и все этопроизносится тихо и боязливо, но он лишь улыбается, и в улыбке его — поровнунежности, желания, лукавства: Не надо одеваться, просто вытрись — и протягиваетей купальную простыню, окутывает им все ее тело и выходит, идет в спальню,раздевается, постель застелена свежим, приятно пахнущим бельем, и появляетсяЛидия, все еще прикрываясь простыней и прячась за ним, а это ведь не кисейныйлоскуток, но, подойдя к кровати, она сбрасывает его, роняет на пол и отважнопредстает во всей красе, сегодня ей не холодно: тело ее пылает изнутри иснаружи, сегодня дрожит Рикардо Рейс, с юношеским пылом бросающийся к ней,впервые за столь долгий срок оба они — голые, весна непременно когда-нибудь,пусть с промедлением, но придет. Соседка с первого, взгромоздясь на две друг надруга поставленные табуретки, рискуя сверзиться и покалечиться, побагровев отлюбопытства и волнения, с порочным блеском глаз пытается определитьпроисхождение и природу звуков, доносящих сверху, проникающих с потолка —таковы эти женщины, так живут они и умирают, хочется знать, сеньор ли докторразвлекается со своей прислугой, или же она благопристойно переворачивает ивыбивает матрасы, хотя второй вариант законной и исконной недоверчивостьюотвергается. Полчаса спустя, когда Лидия покидает дом, соседка, не решаясьоткрыть дверь, ибо есть пределы всякому бесстыдству, довольствуется тем, чтоподсматривает в щелочку, зорким, как у кошки или ловчего сокола, оком ловябыстрый и легкий силуэт, окутанный, будто панцирем, мужским духом — именно такоедействие производит на наше тело запах другого. А лежащий наверху, в своейпостели Рикардо Рейс закрывает глаза и, ощущая в этот миг, помимо удовольствия,испытываемого насытившейся плотью, изысканное, хотя и предосудительноенаслаждение от только что наступившего одиночества, перекатывается туда, гдесовсем недавно лежала Лидия — какой странный запах, издаваемый зверем неведомойпороды, это их общий запах, не его и не ее, а их обоих, и тут нам, людямпосторонним, самое время умолкнуть.