Погода улучшается в отличие от мира, который портится. Еслисудить по календарю, на дворе — весна, ветви деревьев — в молодой зелени,расцвело кое-что, но зима время от времени предпринимает вылазку, и тогдахлещут проливные дожди, сбивающие наземь листочки и цветочки, а потом вновьпроглядывает солнце, и с его помощью постараемся мы позабыть недавние протори иубытки — погибший урожай, раздутую и разлагающуюся бычью тушу, плывущую потечению, рухнувший под напором паводка дом, внезапное наводнение, которое тащитпо черным трубам канализации двоих утопленников вместе с экскрементами икрысами, а ведь смерть должна быть простым уходом, подобным тому, как покидаетсцену актер на амплуа «кушать подано»: он не успел произнести финальнуюреплику, да и не ему она принадлежит, просто ушел за кулисы, надобность в немотпала. Ио мир — велик, и потому живет более значительными событиями, и маловнимания уделяет вполголоса произнесенным жалобам на нехватку в Лиссабоне мяса,да и не такая это новость, чтобы делать остоянием мировой общественности,делать, так сказать, предметом экспорта, другие нации не традают лузитанскойскромностью: поглядите-ка на выборы в Германии, где в городе Брумсвикемоторизованные национал-социалисты провезли по улицам тушу быка — другого! — сприкрепленным к ней плакатиком: Он — бык, потому и не голосует, мы доставим егона выборы, а потом съедим всего без остатка, пустим на бифштексы, а из хвостасуп сварим. Конечно, в Германии — народ другой. Там люди бьют в ладоши,маршируют на парадах, вскидывают руку в древнеримском салюте, мечтают одетьвсех штатских в форму, но мы-то ведь на мировой шахматной доске — даже нелегкие фигуры, а пешки, мы — статисты, хор, массовка и никогда толком не знаем,как ступить, куда руки девать, и если выйдем на проспект и возденем руку вприветствии марширующему юношеству, дитя на руках у матери решит в невинностисвоей, что может поиграть с нашим патриотическим жаром и ухватит нас за среднийпалец — это ему сподручней всего — нет, такой народ не может быть нинепреклонно-убежденным, ни беззаветно-преданным, живот на алтарь отечества неположит, нам бы поучиться у тех же немцев, поглядеть, как они, собравшись наВильгельмплац, объятые страстью, кричат: Мы хотим видеть фюрера! — пока неохрипнут и не взмокнут, а седые старушки льют слезы умиления, а зрелые женщинытрепещут набухшими матками и напрягшимися грудями, а у мужчин — стальныемускулы и воля еще стальней, и все они выкликают «фюрер! фюрер!», и когда фюрерпоявится наконец в окне, восторг, прорвав последние дамбы, хлынет потоком, ився толпа изойдет в едином крике: Хайль! — вот это другое дело, ах ты, доля мояпортугальская, судьбина горемычная, почему не родился я немцем? Впрочем, мыможем, и не претендуя на столь многое, уподобиться хоть итальянцам, до которыхнам тоже — как до неба: они-то уже выигрывают войну, совсем недавно разбомбилигород Харрар, послали туда самолеты и обратили его в пепел и руины, и если ужвон куда метнуло народ тарантеллы и серенады, то, может, и нам не станутпомехой фадо и вира[42], беда в том, что возможностей нам не предоставляется,у нас уже есть империя, и недурная, там всей Европе места хватит и ещеостанется, и не можем покорять чуждые — соседские то есть — пределы, дажеОливенсу[43] вернуть не в силах, впрочем, что это мы, и не много ли мы на себяберем, устремим лучше свои взоры к происходящему на ближних наших рубежах иприютим в наших ларах, пенатах и отелях состоятельных испанцев, сбежавших отсмут и потрясений, ибо таково наше исконное португальское гостеприимство, аесли когда-нибудь начнут прибегать к нам и к нашей помощи другие, то сдадим ихвластям, чтобы правосудие было исполнено, пусть понимают, что закон должен бытьсоблюден: Но сильна в нас, португальцах, тяга к мученичеству, жаждасамоотречения, дух самопожертвования, сказал некогда один из тех, кто повелеваетнами: Ни одна мать, дарующая жизнь своему сыну, не сыщет ему удела выше иблагородней, чем смерть за отчизну, в бою по защите священных рубежей нашейродины, сказал этот сукин сын, когда посещал родовспомогательное заведение ищупал животы роженицам, спрашивая, когда придет срок опростаться, ибо уже нехватает солдат в окопах, а любопытно бы спросить его, в каких это окопах, ноему видней — может быть, он провидит будущее. Итак, мир, сколько можно судитьпо этим примерам, не сулит особенного счастья: Алькала Самора смещен с постапрезидента республики, и тотчас пошел гулять слух, будто наблюдаетсяпередвижение испанских воинских частей, и если справедлив)тот слух, печальныедни ожидают очень и очень многих. Впрочем, люди эмигрируют не поэтому. Нам все равно— что родина, что весь прочий мир, главное — найти место, где можнопрокормиться и прикопить деньжат, будь то Бразилия, куда только в марте уехалошестьсот шесть человек, или Североамериканские Соединенные Штаты, кудатронулись пятьдесят девять, или Аргентина, куда отправились шестьдесят пять,или в другие страны, куда в общей сложности переселились двое, а Франция, кпримеру, вообще никого не пустила, это страна не для португальцев, неотесанныхи грязных, там другая культура.

Близится Пасха, и правительство распорядилось развернуть повсей стране благотворительную кампанию, присоединив таким манером католическуюпамять о страданиях и триумфах Господа нашего к временному удовлетворениюпротестующих желудков. Бедняки-бедолаги выстраиваются в очередь — и не сказать,чтобы всегда вели они себя кротко и терпеливо — к дверям муниципалитетов ибогоугодных заведений, и уже распространился слух о том, что будто бы в концемая на территории Жокей-клуба будет устроен блестящий праздник в пользупострадавших от наводнения в Рибатежо, этих несчастных, на протяжении столькихмесяцев разгуливающих в мокрых портках, и уже образован попечительский совет,куда вошло все лучшее из нашего бомонда и хай-лайфа, дамы и господа,принадлежащие к самым-самым сливкам нашего общества, и несказанно повезетжителям Рибатежо, если, конечно, сумеют они дотянуть до мая. Верховная жевласть, именно в силу своего возвышенного местоположения, страдает от глазныхболезней, вызванных переутомлением недреманного ее ока — вероятно, чересчурусердно следит она, бдит и караулит. Да, оттого что на высотах пребывает она, иотчетливо различает лишь то, что находится поодаль, и не замечает, что спасение— вот оно, только руку протянуть или прочесть в газете рекламное объявление, аесли оно укрылось от ее внимания, то это не оправдание, ибо снабжена рекламадаже картинкой, на которой в рубашке, открывающей великолепный бюст, навернякаобязанный своим совершенством усилиям мадам Элен Дюруа, представлена лежащаядама, прекрасная, хотя и несколько болезненная, этакая бледненькая немочь, нопоразивший ее недуг не приведет к роковому исходу, ибо в изголовье сидит доктор— лысый, в усах и эспаньолке — и, вселяя надежду, говорит со снисходительнойукоризной: Вот и видно, что вы не знали об ЭТОМ, а принимали бы ЭТО, ничегоподобного бы не было — и протягивает пациентке спасительный флакон,чудо-средство «Бовриль». А читало бы с должным вниманием правительство тегазеты, на которые устремляет оно по утрам, вечерам и на заре свои бдительныевзоры — поняло бы, отметя в сторону другие советы и рекомендации, как просторешить в Португалии проблему голода — острого или перешедшего в хроническуюстадию: надо всего лишь выдать каждому португальцу по склянке «Бовриля», в«Бовриле» — спасение, а многодетным семьям — по пятилитровой бутыли, заменасупа и второго, универсальная еда, всеисцеляющее лекарство, принимали бы мыего, дона Клотильда, вовремя да по часам, не были бы такими тощими.