Зачем?! Какое Манфреду дело до старого дневника? Тетрадкаведь только для библиофила бесценна или для таких помешанных историков, какимбыл Патрик Жерар и какой в некотором роде является Алёна Дмитриева. А Манфреду…Ну что дневник для Манфреда?

А если он хочет его вульгарно продать? Алёна не слишком-торазбиралась в рыночной стоимости таких реликвий, с ее личной точки зрения, имнет цены, однако, если переводить на вульгарный всемирный эквивалент, дневникНиколь Жерарди не меньше чем на тысчонку евро потянет на любом аукционе. Илираз в десять больше? Или в сто?

А бог его знает. В любом случае деньги – самая частаяпричина преступлений.

Вопрос в другом – какая может быть связь между Манфредом ижутковатой старухой Селин Дюбоннез? Может, они родственники?

– Слушай, Марина, а ты случайно не знаешь, у бабки, как еетам, у колдуньи, есть родня в Муляне? Или она сама по себе?

– Знать не знаю, представления не имею, – отмахнуласьМарина. – Далась она тебе! Позвони Жанин и спроси. Они с Жоффреем тут родились,всех сто лет знают.

Алёна вздохнула. Позвонить-то можно, конечно. И очень можетбыть, Жанин ответит на все ее вопросы – она ведь очень любезна. Но гдегарантия, что любезная Жанин не позвонит затем мадам Дюбоннез, которую знает ссамого рождения, и не расскажет, что ею очень интересуется некая русская. Вдругмадам Дюбоннез сочтет, что Алёна таким образом нарушает правила игры?

Нарушает, да. И собирается продолжать их нарушать. Еще нехватало тащиться с дневником на заклание, ничего не понимая и рискуя так иумереть, ничего не поняв!

Понять, понять хоть что-то в происходящем – вот что былоглавное, вот чего хотела Алёна. Едва уложив Танечку, она прошла в ванную, опятьустроилась на пуфике, положила с одной стороны от себя дневник Николь, с другой«Французско-русский словарь» и принялась строчить пером по бумаге. Снизудоносились какие-то разговоры… Сначала Алёна напряглась было, а потом поняла,что Марине, видимо, совершенно осточертели ее адвокатские дела и она решилаустроить себе полноценный, полноправный выходной. Сначала с девочками сходилапогуляла, теперь вот телевизор смотрит, отложив подальше свои толстенныесправочники…

Подумав про телевизор, Алёна вспомнила совершенноневероятный сюжет, виденный ею сегодня в выпуске Евроньюс. Фантастика, ей-богу,ну просто фантастика! Ей снова вспомнилось все, что происходило в день ееотъезда из Москвы… Брутальный, корноухий… Все с ног на голову! А она-тоназванивала в фирму, требовала какой-то справедливости! Еще и из Парижаугрожала позвонить! Да, в забавное змеиное гнездо она чуть было не сунулась!

Хорошее словосочетание – «забавное змеиное гнездо». Такое лиуж оно забавное на самом деле?..

Ей хотелось поразмышлять на эту тему, но сейчас былонекогда. Нужно закончить переписывать и переводить дневник Николь, чтобы найтиответы на свои вопросы.

И все же большинство последних так и осталось без ответов. Иот невозможности понять, за что и почему ее терзали вчера на вспаханном,засеянном камнями поле, Алёне стало так грустно, так тяжело, что она долго–долго не могла уснуть. А еще ей по-прежнему ничего не было известно о том,почему убили Патрика Жерара.

А может быть, он все же умер? Может быть, Селин Дюбоннез небрала на душу греха? Может быть, она и представления не имела о Патрике Жераре?

Алёна не знала, не знала. Никто не знал, кроме самой Селин,кроме Патрика и, конечно, кроме господа бога, которому ведомы вообще вселюдские поступки. Но ни одному из них троих нельзя было задать вопрос – иполучить ответ. То есть спрашивать-то можно сколько угодно, да что проку…

Она уже начала засыпать, да вдруг вспомнила, что́ ееможет ожидать завтра. Тогда Алёна не поленилась – встала, снова пошла в ваннуюи написала одно письмо, которое можно счесть прощальной инструкцией для Марины.Грустно и страшновато было писать такое письмо, как-то не приходилось Алёне вжизни писать предсмертных записок, а оттого она потом снова не могла уснутьдолго, долго, долго, ворочалась в постели и вздыхала. Уже и Марина прокраласьснизу, почти не скрипнув ни единой ступенькой старой лестницы, уже пропеливторые петухи, а Алёна все думала, думала, все никак не могла уснуть. Потомзабылась… и немедленно явился Игорь со своими объятиями и поцелуями, но и те идругие были такими вялыми, словно в его объятиях находилась не Алёна, живая инавечно, пожизненно, смертельно в него влюбленная, а какой-то полуостывшийтруп. Конечно, кому ж охота с трупом целоваться?!

Вот с такой невеселой мыслью Алёна проснулась, посмотрела насветящийся циферблат часов, обнаружила, что уже половина седьмого, выключилабудильник прежде, чем он зазвенел, положила на подушку листок – тот самый, надкоторым корпела перед сном, – и вышла в ванную, чтобы принять душ. Она дажеголову с невероятной торопливостью вымыла, почему-то вспомнив, что русскиевоины мылись перед боем всенепременно, а также надевали чистое белье… чтоб,значит, на небеса чистыми попасть… Алёна не была русским воином, однако шанспопасть нынче же на небеса у нее имелся очень большой и невыносимо серьезный!Потом она выпила кофе, от которого у нее почему-то началась изжога, так чтопришлось пожевать кусочек багета, упаковала дневник Николь Жерарди, как былоусловлено, в герметическую банку и вышла из дому, прижимая ее к себе. Вышла сосжавшейся душой и не в самом лучшем настроении, которое еще ухудшилось, когдаона поскользнулась на куске подсолнуха.

Черт, подсолнух… Что за глупости, а? Кто тут стоял ночью исмотрел на окна, за которыми маялась бессонницей Алёна?

Может быть, это не слишком скромно со стороны женщины засорок, однако она была совершенно убеждена, что неведомый человек смотрелименно на ее окно, а не на окно Марины, хотя Марина и моложе, и красивей, ивообще… Но Алёна опасней, а потому именно на ее окошко пялился тот человек, и,очень может быть, палец его в тот момент лежал на спусковом крючке.

Она вышла из дому ровно в семь и, стоя на крыльце, ещеуспела послушать, как старые церковные часы бьют девять, что означало семь. Дохолма на дороге в Сен-Жорж, куда надлежало отнести дневник Николь, ходу быломинут двадцать, ну а бега – в два раза меньше. То есть Алёна будет там в семьдесять, в семь пятнадцать самое позднее. Ей предписано появиться в восемь? Нууж нет, нема дурних, как говорят наши бывшие братья славяне, а ныне –незалежные и незаможные жители вильной Украины. Нема дурних!

Алёна отнесет банку под дуб, а вернется другой дорогой,через Сен-Жорж. И если с ней что-нибудь случится, Марина прочтет ее последнееписьмо, в котором Алёна по пунктам изложила все свои подозрения и выводы.