Алёна никогда не убирала утром постель, потому что бояласьнашуметь и разбудить Танечку, которая на рассвете спала очень чутко. Но Марина,которая, как уже говорилось, была отлично вышколена своим французским супругом,немедля бросалась ту постель застилать, и не абы как, а на французскийскрупулезный манер, чтоб ни морщинки, чтоб одеяло и простыня заправитьгладко-гладко под матрас, чтоб уголки подушки натянуть, чтоб вся постельпроизводила впечатление отутюженной! Разумеется, она и сегодня поступит так же.И найдет на подушке прощальное письмо.

Задача Алёны – вернуться с прогулки до девяти часов, чтобыписьмо изъять, ведь Марина встает в девять. Вернется – все так и останетсяшито-крыто. Не вернется – ну, стало быть…

Стало быть, судьба такая, вот что.

Ее невыносимо тянуло пройти по дороге, ведущей в Нуайер, ипосмотреть на дом, в котором жила Селин Дюбоннез, а потом выйти на дорогу вСен-Жорж через поля, в обход. Но кто знает, вдруг старуха стоит у окна и увидитАлёну? И подумает, что она решила нарушить уговор?

Черт ее знает, старую сумасшедшую, какой будет ее реакция.Конечно, Шекспир сказал, что во всяком безумии есть своя логика, но, чтобыпостигнуть ее, надо тоже свихнуться.

Спасибо, не хочется. Кушайте сами.

На окраине Муляна, там, где из него вела дорога на Сен-Жорж,стояло распятие. Алёна, понятное дело, перекрестилась, помолилась – да иприпустила трусцой к далеко видному со всех сторон холму с великолепным дубомна вершине.

Гляжу на дуб уединенный

И мыслю: патриарх лесов

Переживет мой век презренный,

Как пережил я век отцов.

Опять явился откуда ни возьмись любимый Пушкин. Но на сейраз он ободрения, противу обычая, не принес. Совсем даже нет! Без успеха пошлаи «Сказка о мертвой царевне»…

Выкинув из головы все, что можно было оттуда выкинуть,особенно всю поэтическую некрофилию, Алёна наконец достигла тропы, которая велак дубу.

Остановилась, огляделась… На шоссе ни души. На жнивье нележит в засаде человек в красной каске вместе со своим мопедом. Спрятатьсямашине с убийцами просто негде: до леса далеко, кругом обширные поля.Предположить, что в дупле сидит снайпер, невозможно по той простой причине, чтодупла у дуба нету. На ветвях запросто могла бы воссесть воспетая Пушкинымрусалка, но человеку там будет крайне неудобно. И его увидит всякий-каждый. Нетникого на ветвях! Путь свободен. Конечно, есть риск, что, пока Алёна будетподниматься на холм, злодеи откуда ни возьмись появятся, но тут уж остаетсяположиться на собственное везение. Или ее трюк с ранним приходом под дубудастся, или нет. Ну, побежали!

И она побежала к холму, то и дело перекладывая из руки вруку банку с бесценным и столь опасным раритетом.

Вот тут-то Алёну и увидел человек, который мечтал ее убить.Он расположился на холме, откуда были видные все дороги, ведущие из Муляна. Все– кроме дороги в Сен-Жорж, потому что она сначала проходила через низину. Акогда Алёна пошла к холму, он просто глазам не поверил, увидев ее.

И плюнул от досады. Вот плюнул в заросли ежевики, и все.Невезуха! Вчера не повезло, сегодня не повезло…

Впрочем, еще не вечер. У него есть время нагнать эту тварьна дороге в Сен-Жорж или, что еще лучше, подстеречь ее на обратном пути. Онпоспешно сел за руль и поехал с холма.

Утром я долго не спускалась вниз. Голова болела простоневыносимо, даже есть не хотелось. Я валялась в постели, бездумно слушая шум заокном. У двери наша приходящая служанка судачила с молочником. Выглянул повар(тоже наемный, приходящий) и цыкнул на нее: пора, дескать, за работу. Всестихло, молочник ушел. Потом завел свою протяжную песню точильщик. Кричаличто-то мальчишки.

Служанка осторожно стукнула в мою дверь: принесла воду дляумывания.

– Как у вас тут душно, мадемуазель! – воскликнула она. –Камин топили? Позвольте открыть окно, проветрить комнату? Тут угореть можно.

Я позволила, и Барбара открыла окно. Сразу стало легчедышать.

Почему я сама не догадалась, интересно? Да просто не былосил встать. Кажется, я и в самом деле угорела немного…

Потом Барбара помогла мне одеться, сбегала за завтраком.Обычно я любила есть одна, но тут попросила ее прибрать в комнате:

– А то потом забегаешься по дому, тебя и не дозовешься,Барбара!

Она взялась перетряхивать мою постель, смахнула метелочкойпыль с мебели. Сбегала за щеткой, принялась подметать пол. Я всегда уходила,когда начиналась уборка (кому охота пыль глотать?), но тут сидела да сидела.Голова все еще ныла. Барбара думала, что я слушаю ее болтовню о разносчике иззеленной лавки, с которым она превесело проводила время, но я просто смотрелана нее, не видя, улыбалась и кивала, не слыша ни единого слова.

Вдруг в дверь постучали. Заглянула мамаша Мишю, сиделка. Унее было встревоженное лицо.

– Мадемуазель Николь, не соблаговолите ли вы спуститься? –проговорила она торопливо. – Ваш батюшка призвал к себе вашего брата, а мыникак не можем выполнить его просьбу.

Я непонимающе посмотрела на нее.

– Мы стучим в дверь его комнаты, а он не отвечает, –пояснила мамаша Мишю.

– Так просто зайдите, вот и все.

– Дверь заперта. Может быть, вы сможете открыть, у вас жевсе ключи…

– Зачем мне держать у себя ключ от комнаты моего брата? Яего вчера отдала ему, чтобы он мог запереться, если захочет. Послушайте, аможет быть, Себастьян ушел рано утром? Может быть, ему зачем-то было нужновернуться в монастырь?

– Разве вы не помните, что сами вместе с ночной сиделкойзаложили все засовы? И утром, когда я пришла, мне понадобилось долго стучать,пока она мне не открыла. Если бы ваш братец ушел, дверь осталась бы отворена.Нет, он точно у себя в комнате.

– Ну что ж, значит, он решил поспать подольше, только ивсего, – пожала плечами я. – Ведь в монастыре встают очень рано, вот Себастьяни захотел наконец отоспаться.

– Я то же самое говорила, – перебила меня мамаша Мишю. – Новаш батюшка хочет видеть сына. Скажу вам правду, мадемуазель, – подмигнула онапо-свойски, – ваш старик, видать, здорово наскучался по сыну и до смерти рад,что тот воротился домой, пусть даже и в рясе.