– Ну, не паникуй, Роджер.

– А Донна знает, насколько это плохо?

– Я думаю, для нее это была просто смешная история. Нотеперь я ей объяснил.

– Она ведь никогда не любила Мэн, как мы.

– Вообще-то да. Но теперь, я думаю, она схватится за голову,если ей предложат вернуться с Тэдом в Нью-Йорк.

– А мне что делать? – снова спросил Роджер. – Я уже немальчик. Тебе тридцать два, а мне-то уже сорок один. Что я должен делать? Опятьначинать все сначала? Думаешь, Дж. Уолтер Томпсон примет меня с распростертымиобъятиями? «А-а, Роджер, я тут сохранил для тебя одну рекламу, можешьприступать». Думаешь, он так скажет?

Вик только покачал головой, в душе слегка разозлившись наРоджера.

– Я боюсь, Вик. Я по ночам лежу и пытаюсь представить, какбудет после. Что будет. Я не могу это вообразить. Вот ты смотришь на меня идумаешь «Роджер паникует». Ты…

– Я никогда так не думал, – сказал Вик, стараясь, чтобы непрозвучало виновато.

– Я не говорил, что ты врешь, но я слишком давно работаю стобой, чтобы знать, о чем ты думаешь. И я не обвиняю тебя, Вик – но междутридцатью двумя и сорока одним большая разница. За это время из тебя вышибаетвесь дух.

– Я просто думаю, что не все еще…

– Что можно взять с собой в Кливленд две дюжины коробок этойкрасной дряни и дожидаться, пока их привяжут нам к хвосту и дадут хорошегопинка. Вот будет потеха!

Вик похлопал его по плечу.

– Да, я понимаю.

– А ты что будешь делать, если они закроют счет?

Вик уже задумывался над этим. Рассматривал со всех возможныхсторон. Можно сказать, что он уже все для себя решил до того, как Роджер вообщезадал себе этот вопрос.

– Ну, я думаю придется поработать как следует, – сказал он.– Тридцать часов в день, если понадобиться. Нужно будет набрать как можнобольше мелких заказов, чтобы компенсировать утрату Шарпа.

– Эта работа нас угробит.

– Может быть. Но мы откроем огонь из всех стволов.

– Мне кажется, – печально сказал Роджер, – что, если Элсиястанет работать, мы сможем платить за дом еще год. За это время можно подыскатьдля него выгодного покупателя.

Внезапно Вик почувствовал, что у него дрожат губы: ему ещеприходится думать о том, что сотворила Донна, воображая, что ей все ещедевятнадцать или двадцать. Он опять разозлился на Роджера, счастливо женатоговот уже пятнадцать лет. Элсия мирно и ненавязчиво согревает ему постель ивоспитывает девочек. Вик очень удивился бы, если бы узнал о ее измене мужу.

– Послушай, – сказал он внезапно. – В четверг я получилписьмо…

Резкий стук в дверь.

– Заказ, – сказал Роджер. Он вытер слезы рубашкой… и кактолько слезы исчезли, у Вика пропала охота ему рассказывать. Может, еще ипотому, что Роджер был прав – между тридцатью двумя и сорока одним на самомделе большая разница.

Вик подошел к двери и взял свое пиво и сэндвич. Он так и незакончил фразу, а Роджер не стал спрашивать, вернувшись к своему футболу.

Вик сел и стал есть, не очень удивленный исчезновением аппетита.Взгляд его упал на телефон, и он опять попытался позвонить домой. Было уже безпяти восемь, время укладывания Тэда в постель. Никто не брал трубку. Это еговстревожило. Может быть, Донна уехала к кому-нибудь в гости? Никакой закон неустанавливает, что Тэд должен быть в постели в восемь, особенно в такую жару.Они могли отправиться в парк. Да.

(Или она у Кемпа).

Это была безумная мысль. Она сказала, что все кончено, и онверил ей. Правда верил. Она не лгала. Но мысль продолжала грызть его. Что, еслией вдруг взбрело в голову забрать Тэда и сбежать с Кемпом? Может, они прямосейчас уже где-нибудь в мотеле, между Касл-Роком и Балтимором? Не будь дураком,Вик. Они могли…

Это концерт, вот это что. Каждый вторник в парке играетансамбль, иногда школьный, иногда местный рэг-тайм под претенциозным названием«Последняя черта», и она наверняка…

(Ага, сбежала с Кемпом).

Он допил пиво и взялся за вторую бутылку.

Донна стояла возле машины уже секунд тридцать, разминаяноги. Она смотрела на дверь гаража, все еще думая, что, если Куджо появится, тотолько оттуда – из самого сарая, из-за него или, может быть, из-под грузовика,кажущегося в полутьме нелепым черным чудовищем.

Она стояла, не в силах заставить себя сделать шаг. Ночьокружала ее благоуханием сена и клевера, сладким запахом жимолости.

И она слышала музыку. Тихую, еле слышную, почти призрачную.«Радио где-то», – подумала она и вдруг поняла, что это играет ансамбль в парке.Это был джаз «Диксиленд», и она даже узнала мелодию. «Возвращайся в Буффало».«Семь миль, – подумала она. – Я никогда не думала, что ночь такая тихая. Такаяспокойная».

Она ощущала подъем сил.

Сердце пульсировало в груди, как мощный механизм. Кровьзаструилась быстрее. Глаза, казалось, стали видеть зорче. Мысль о том, что накарту поставлена ее жизнь, наполняла ее странным очарованием; может быть, онавпервые так полно ощутила ценность этой жизни. Она с легким стуком закрыладверь.

Она ждала, вслушиваясь в окружающую тишину. Пасть гаража ДжоКэмбера была темной и молчащей. Хром на переднем бампере «пинто» тускло мерцал.Вдали все играл веселый джаз. Она взяла горсть камешков и стала по одномубросать их туда, где мог скрываться Куджо.

Один из камешков упал прямо перед носом Куджо. Куджоприподнялся немного, продолжая ухмыляться. Второй камешек угодил ему прямо вплечо. Он не двигался. Пусть Женщина отойдет подальше.

Донна стояла возле машины, прислушиваясь. Первый камешекупал на гравий. Но второй… звука она не услышала. Что это значит?

Внезапно она решила не идти к крыльцу, пока не убедится, чтоза домом никого нет.

Она шагнула вперед. Один шаг. Второй. Третий.

Куджо напрягся. Глаза его сверкали в темноте. Четыре шага.Сердце ее стучало, как барабан.

Теперь Куджо видел ноги Женщины. Скоро и она увидит его. Емуэтого хотелось.