Вывеска, произведение искусства, сгорела начисто, осталасьлишь железная рама. Выгорела и каменная конюшня, где стояли лошади Сварога. Намокрой брусчатке, дымя и шипя, испускали последние искры разномастные головешки– в точности Свароговы педантично расписанные планы, если мыслить образно.Некуда податься. К Маргилене возвращаться никак нельзя, проще сразу повеситьсяна ближайшем фонаре, благо есть перекладины…

Покосившись влево, Сварог отшатнулся и хотел было замешатьсяв толпу, но вспомнил, что сейчас он неузнаваем. Шагах в десяти от него понуростоял начальник снольдерской разведки. Судя по его костюму, неполному ипребывавшему в жалком виде, граф спасался из горевшего дома через окно, изрядноперемазавшись при этом в известке и кирпичной пыли. Тут же торчали два егомолодчика, грязные и хмурые, бдительно зыркая по сторонам. Значит, снольдерцытут ни при чем…

С превеликой радостью Сварог углядел тетку Чари,перепачканную в грязи и копоти, но невредимую. Она что-то объясняла бравомуусатому квартальному – точнее, энергично и обстоятельно, с привлечением всехкрасот и перлов морского лексикона высказывала свое мнение о поджигателях иобъясняла, что с ними сделает, если они ей ненароком попадутся. Квартальныйпочтительно слушал, явно стараясь запомнить как можно больше шедевров изящнойсловесности, рожденной вдали от твердой суши.

Его позвал пожарный, и он отошел. Воспользовавшись удобныммоментом, Сварог протиснулся поближе, дернул тетку Чари за прожженный рукав:

– Пора сматываться, госпожа гильдейская трактирщица…

Она недоуменно уставилась на незнакомца. Должно быть, узналаголос:

– Граф?!

– Я самый. Пошевеливайтесь. За мной.

И вновь ввинтился в толпу, как бурав в мягкую сосновуюдоску. Тетка без расспросов и охов-вздохов поспешила следом. Открыла дверцукареты, миг ошарашенно взирала на сидевших там, потом решительно полезлавнутрь. Сварог задержался возле козел.

– Куда же теперь? – тихо спросил отец Калеб. –Быть может, в один из наших храмов? Братья вас охотно спрячут…

– Опасно, опасно… – сказал Сварог. – И для нас, и длябратьев. Кто-нибудь умный быстро выстроит логическую цепочку, если не выстроилуже. Мы пока что отвечаем на их ходы, а нам пора делать свои, неожиданные инепредусмотренные…

От лошадей, притомившихся за день, остро шибало потом. Отколеса кареты, приходившегося Сварогу по грудь, несло дегтем. Толпа, где всестояли к нему спинами, напоминала прессованную ветчину. На душе было смутно ипаскудно, но безнадежности Сварог не чувствовал, он еще долго готов былбарахтаться в этом чертовом горшке со сметаной, пока не получится масло…

А высоко в небе равнодушно и неспешно проплывал чей-то замок– возможно, его собственный. И никто из стоящих на улице не обращал внимания наскользившую по земле округлую черную тень – самое обычное зрелище, – никтоне задирал голову, чтобы полюбоваться на столь обыденную деталь небосклона.Пожар, даже погашенный, был гораздо интереснее – старое развлечение, никогда неприедавшееся.

– Итак? – тихо спросил отец Калеб.

– Итак, я делаю ход, – сказал Сварог.

Он сказал, куда следует ехать, забрался в карету. Сел прямона пол, потому что больше некуда было, но и на полу оказалось не уютнее, совсех сторон стискивали сапоги и ножны мечей. Пахло гарью, пылью и сапогами –но, увы, такие картины и запахи, каким бы эпохальным событиям они нисопутствовали, никогда не войдут ни в школьные учебники, ни в романы.Мушкетерские лошади никогда не воняли потом, мушкетерские слуги не воняличесноком, а мушкетерские дамы никогда не ловили на себе блох…

– Перек сгорел, – печально сказала тетка Чари. –На море из жутких передряг выкарабкивался, а тут вот сгорел. Из подвала неуспел выскочить, когда эта стерва…

– Кто? – насторожился Сварог.

Подробности заключались в следующем: тетка Чари, проходя покоридору первого этажа, вдруг нос к носу столкнулась с совершенно незнакомойженщиной, видом и одеждой напоминавшей гильдейскую шлюху среднего пошиба – какраз такую, что могла бы невозбранно разгуливать по Адмиральской. Незнакомка,как крыса, прошмыгнула мимо хозяйки в первую попавшуюся дверь, и не успелатетка Чари изумиться такой наглости, как за этой дверью словно бы произошелбеззвучный взрыв, хлынуло пламя…

– В конюшне кто-то успел распахнуть ворота, кони иразбежались, – сказала тетка Чари. – А вот Перек сгорел. Да и я чудомвыбралась. На кораблях пару раз приходилось гореть, привыкла сразу улепетыватьподальше, хоть на палубе и не разбежишься особенно. Сиганула в окно…

– А эта женщина так и не появилась потом?

– Да не могла она выбраться, – сказала теткаЧари. – Никак не могла. Едва она дверь за собой захлопнула, внутриполыхнуло, да так, что ослепнуть можно…

– Слышал кто-нибудь о чем-то подобном раньше? – спросилСварог.

Никто не отозвался.

– Ну ладно, – сказал он. – Павшие духом есть?

Даже если таковые и были, никто не признался вслух в своей кним принадлежности.

Где краса былых прелестниц,

их прически и наряды,

их духи?

Воздыхатели у лестниц,

и пылавшие взгляды,

и стихи?

Где старинные напевы,

где забытые актеры

и таланты?

Где былая слава, где вы,

разодетые танцоры,

музыканты?

Сварог мимолетно оглянулся через плечо, посмотрел в комнату.Там царила подлинно творческая атмосфера: Гай Скалигер, автор вывески «Женыбоцмана» и статуи Маргилены, стоял у мольберта, Леверлин, чтобы Делии не скучнобыло позировать, услаждал ее слух балладами собственного сочинения подсобственную же игру на виолоне, а Делия сидела в ветхом кресле с облупившейсяпозолотой, и на лице у нее была даже не печаль – тягостное ожидание, жажда какихугодно перемен. Увидев ее лицо, Сварог почувствовал что-то вроде бессильногостыда и отвернулся, оперся на щербатые перила дряхлой, зато каменной галереи.Из-за этой галереи и из-за того, что дом был целиком каменным, прежний хозяиндрал с постояльцев нещадно, но Гай, приняв от Маргилены деньги за статую, купилвесь дом и занял один этаж, оставив в двух других прежних постояльцев,собратьев по ремеслу, – совершенно бесплатно.

Сюда, на Бараглайский Холм, Странная Компания внедриласьмоментально и непринужденно, не вызвав ни у кого подозрений. Здесь и своихтаких имелось превеликое множество – приходивших неизвестно откуда и уходившихнеизвестно когда бродячих актеров, алхимиков, искавших эликсир бессмертия илюбовный напиток, странствующих музыкантов, непризнанных ученых, циркачей,акробатов, изобретателей жутких на вид агрегатов непонятного даже самимсоздателям назначения, художников и поэтов. А также тех, кто считал себяхудожником, поэтом или скульптором – но без всяких к тому оснований. Народецбыл пестрый – от бывшего дирижера Королевской оперы, обнищавшего к старости, доторговца «напитком удачи» – шумный, много и изобретательно пьющий, беспокойный,но неопасный. Шпиков на душу населения здесь насчитывалось гораздо меньше, чемв других районах города, – во-первых, не настали еще времена, когдаполицейские власти начнут тотально шпионить за творческими людьми и богемой, аво-вторых, любой «тихарь», работавший со здешним людом, подвергался нешуточнойопасности рехнуться окончательно. Богема крепко пила, а подвыпив, каждый давалволю самой необузданной фантазии, меняя по три раза на дню свою собственнуюбиографию и мнение о соседях. В сторону приукрашивания и запутанности, понятно.Чтобы отделить правду от пьяных побасенок, требовались титанические усилия. Идавно известно было, что шпиков переводят сюда в наказание. Одним словом, наТель-Бараглае жилось не в пример спокойнее – если не особенно распускать языксамому.