Мир, ты всех нас убиваешь,

так хоть было б в этой бойне

чем платиться.

Но таким ты пребываешь,

что отрадней и достойней

распроститься

с этой жизнью многотрудной,

для утрат нам отведенной

и пустою,

безутешной и безлюдной,

и настолько обойденной

добротою…

Как бы там ни было, Орк здесь ни при чем. Равенский азартныйнарод не обманул ожиданий Сварога. Когда слухи о кознях горротцев и Орка,укравших загадку головоломки, в должной степени овладели должным количествомумов, бомба взорвалась. Ярость усугублялась тем, что каждый, тщетно ломавшийголову над разгадкой, чувствовал себя обворованным…

Железная ограда вокруг горротского посольства устояла – новорота вылетели, и, прежде чем прискакала королевская конница, ни одного целогостекла в посольстве не осталось. Поджечь его, правда, не успели, но параднуюдверь из резного красного дерева привели в жалкое состояние. Зато от особнякаОрка остались лишь обгорелые стены. Впервые в жизни Орку пришлось позорнобежать, и скрыться в резиденции наместника, каковой, несомненно, будучи не ввосторге от такого гостя, побыстрее отослал его наверх.

Отогнанные от посольства разгоряченные равенцы еще паручасов рыскали по городу, выискивая горротцев и колошматя всех, кто имелнесчастье быть похожим на подданного Стахора. Потом на улицах появилисьразъезды лазоревых кирасир. Мрачные бородатые верзилы никого не учили жить и невоспитывали, они просто проезжали шагом с палашами наголо, строго поглядываяиз-под украшенных крыльями шлемов, но горячие головы поняли их совершенноправильно и понемногу рассосались с проезжей части. Кое-кого сцапалаопомнившаяся полиция, кое-кого отходили плетьми, не арестовывая, но особыхрепрессий не последовало. Конгер умел выпускать пар народного недовольства итерпел подобные массовые гуляния, пока они не заходили слишком далеко. Уже втот же вечер по городу распространяли печатную прокламацию горротского посла,клявшегося, что его держава не имеет никакого отношения к покраже секретаголоволомки и не намерена вмешиваться во внутренние дела славного ронерскогокоролевства, своего душевного соседа. Послу, разумеется, никто не верил, нообщественное мнение пришло к унылому выводу, что концов теперь все равно ненайти. Газетка, всем давно известная как рупор полиции, громогласно заявила,что удивлена глупостью своих сограждан: секрет головоломки есть вещь совершеннонематериальная, и украсть его просто немыслимо, ибо он остается при каждойголоволомке. Это была чистейшая правда, но ей тоже не верили по двум причинам:во-первых, из-за репутации газетки, во-вторых, всякому, не отыскавшему решения,не в пример приятнее было полагать себя обкраденной жертвой темных сил, нежелитупицей. В общем, переполох был знатный, и Сварог окончательно укрепился вубеждении, что стал, учено говоря, важным фактором международной политики – воттолько пользы от этого не было никакой, кроме изгнания Орка…

Приходя в нее, мы плачем,

и горьки с ней расставанья

поневоле;

Путь наш муками оплачен,

долгий век – одно названье

долгой боли.

Смертным потом и слезами

достаются наши крохи

утешенья.

Но всегда приходят сами

и до гроба с нами вздохи

и лишенья…

«Господи, хоть бы переменил пластинку», – тоскливоподумал Сварог. Хотел даже посоветовать это Леверлину вслух, понятно, в болеепонятных этому веку терминах, но удержался. К поэтам и художникам он относилсяс толикой суеверного уважения – потому что они умели то, чего он не умел иникогда не будет уметь. Быть может, сотни лет спустя Леверлин станет длянынешнего столетия кем-то вроде здешнего Шекспира. Любое столетие и любоеобщество обожают покойных талантов. Бумаги графа Асверуса продаются сейчас навес алмазов – и, по слухам, кто-то из архивистов Багряной Палаты обогатилсянесказанно… Возможно, лет триста спустя почтенные седовласые леверлиноведыбудут паразитировать на его творческом наследии, скрупулезно подсчитывая,сколько раз Леверлин употребил слова «любовь» и «печаль», спорить, не следуетли считать точку на семьдесят пятой странице, седьмая строка сверху,непроставленным восклицательным знаком или мушиной какашкой. И появитсятолстенный труд, доказывающий, что авторы десяти предыдущих фолиантовзаблуждались, и ночь с семнадцатого на восемнадцатое Датуша Леверлин провел нев трактире «Золотой кот», а под арестом за драку с пожарными. Чем черт не шутит,появятся еще и костюмные фильмы с душещипательными романами, и все это будетсплошное вранье от чистого сердца, романтики ради. А к кондитерской Риты Гейбудут водить туристов, и в примечаниях к пятому тому мелким шрифтом будетупомянут некий барин Готар (он же Гомар или Потар, в точности неизвестно, см.шестой том). Этак, чего доброго, и сам, ничуть на себя не похожий, угодишь висторический многосерийный боевик…

Мысли эти чуточку развеселили Сварога, и он, бросивпоследний взгляд на озаренный заходящим солнцем город, на чьи-то болтавшиеся ввышине замки, вернулся в комнату. Гай складывал кисти, портрет был почти готов,и написан он был на железном листе. Опечаленный гибелью вывески «Жены боцмана»,Гай намеревался впредь работать исключительно в изобретенной его учителемтехнике – картина пишется красками особого состава на металлическом листе иподвергается обжигу по известной лишь мастеру технологии. После чего ее можнотопить и жечь, сколько заблагорассудится, – все равно урона не будетникакого.

Делия уже удалилась в сопровождении Леверлина. Сварог радбыл, что они ушли. Никто из Странной Компании не попрекнул его и словом, никтоне приставал с расспросами насчет планов на будущее. И это было хуже всего – ихвопрошающие, полные надежды взгляды, бросаемые украдкой, когда им казалось, чтоСварог ничего не замечает…

– Мы вам еще не надоели, Гай? – спросил Сварог,располагаясь в древнем, но прочном кресле.

– Так интереснее жить, барон, – пожал плечами Гай.

Он был совсем юн, этакий кудрявый фавн. Пожалуй, нетруднопредставить его красневшим перед крайне эксцентричной графиней по имениМаргилена, но Сварог успел уже убедиться, что юноша тверд характером, упрям ицелеустремлен. Отнюдь не ангел, плоть от плоти и кровь от крови этого мира. Новряд ли продаст. Во-первых, понимает, что свидетели подобных закулисных интригдолго не живут, а во-вторых, исчезновение Сварога в подвалах автоматическилишит художника полученного от барона дворянства, не подтвержденного пока чтоюридически, ибо означенному барону пока как-то не с руки навещатьГеральдическую коллегию. А без герба Гай, несмотря на все свои таланты, обреченна Бараглайский Холм.

– Ну а все-таки? – спросил Сварог скорее лениво.

– Вы догадываетесь, как вас будут искать… традиционнымиметодами?