- Я тоже не знаю ничего о её приятелях из терапевтов или, например, хирургов, - добавил Володя.

- И в ее дневнике почти нет упоминаний о коллегах из других отделений, - вставила я.

- Тогда остаются сотрудники стрессового отделения и самого Центра. Надо сказать, что Александра здорово себя недооценивала; на самом деле многим мужчинам она казалась вполне подходящим объектом для ухаживания. Или, лучше сказать, она вполне могла нравиться противоположному полу, особенно если бы приложила для этого немножко больше усилий. Вот и вы, Володя, находили ее привлекательной, не правда ли? - вдруг обратилась она к нашему заведующему.

Володя густо покраснел, но тут же ответил, глядя прямо ей в глаза, хотя слова его явно предназначались для моих ушей:

- Да, конечно. Мы дружили, насколько могут дружить взрослая женщина-врач и желторотый студент-медик. Но если вы имеете в виду другой аспект отношений - да, мне было приятно находиться в ее обществе, физически она меня привлекала. Она действительно себя недооценивала - хотя ее и нельзя было назвать красавицей. Ей недоставало женского обаяния - кокетства, что ли…

- Вот-вот, вы ухватили главное. Я много раз предлагала ей в этом помочь, она все отнекивалась - но когда она заявила, что «кому-то суждено быть легкомысленной, как вы, Светочка, а кому-то - серьезной», я от нее окончательно отстала. Но некоторым мужчинам - извращенцам, я бы сказала, - тут Света лукаво посмотрела на Володю, - Саша нравилась и в своем серьезном естестве. Сучкову, например.

- Сучкову? - воскликнули мы трое в один голос.

- Да, именно ему. Мне всегда казалось, что она в нем возбуждает интерес - не знаю, какого плана, может быть, сексуальный, может, она его интриговала, как существо с другой планеты. Его бесконечные придирки к ней и ее реакция на них - все это напоминало мне детский сад, где мальчик дергает понравившуюся ему девочку за косы, а она в ответ ревет. Во всяком случае, он никогда не давал ход доносам на нее.

- Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! - заявила я. - Сучков - герой не ее романа. Абсолютно аморальный тип, жестокий эгоист, взяточник и вдобавок ко всему, как выяснилось, еще и антисемит - нет, сестра не могла иметь с ним ничего общего. А уж представить их в одной постели…

- Ну почему обязательно в постели? Можно и на столе, и на покрытой клеенкой кушетке, и даже на каталке, - поддразнила меня не в меру разыгравшаяся Светлана. - Но вы, Лида, правы. Я упомянула Сучкова только в качестве примера мужчины, которому Саша нравилась. Она была в хороших отношениях и с Виленом из Стрессового центра, только не помню его фамилии…

- Орбелян, - подсказала я.

- Точно, с Виленом Орбеляном. Когда все сотрудники летом уходили в отпуск, они фактически вдвоем отвечали за отделение. По-моему, Саша принципиально не брала отпуск - она вообще не умела отдыхать.

Я про себя обиделась за старшую сестру, хотя Светлана была и права. Но меня эта самоуверенная новоиспеченная американка раздражала все больше и больше. Ее тон, ее высокомерная ирония, то, как она смутила Володю, и то, с каким восторгом смотрел на нее красавец армянин - все это мне очень не нравилось.

- Я бы совсем не удивилась, если бы узнала, что у Саши был роман с Виленом, - продолжала тем временем Светлана. - Конечно, Вилена трудно назвать красавцем, но он был умен, а это качество женщины ценят в мужчинах в первую очередь, и Саша тут не была исключением. Если она в него действительно влюбилась, то ничем хорошим это кончиться не могло. Для Вилена Саша могла бы служить только приятным развлечением и отвлечением, не более того. Не тот у него был характер, чтобы допустить в свою жизнь случайную возлюбленную - а их у него было немало. Все сотрудники Центра знали, что он из патриархальной армянской семьи, которая не допустит, чтобы ее старший отпрыск связал свою судьбу с чужой. Родичи подобрали ему молоденькую невесту из «своих», но с женитьбой Вилен не торопился - хотел сначала защитить диссертацию и погулять вволю. Он женился вскоре после смерти вашей сестры.

- А где он теперь? - поинтересовалась я.

- О, вы его вряд ли найдете. Он в Южной Америке. Скорее всего, в Рио-де-Жанейро - во всяком случае, год назад я с ним встретилась именно там. Как разбросала нас всех жизнь! Но, в отличие от меня, он уехал за границу по контракту, работать по специальности, врачом.

- Как бы я хотела на него посмотреть! -вырвалось у меня.

Света понимающе улыбнулась:

- Я специально захватила с собой групповую фотографию, на которой он тоже есть, - и она вынула аккуратный конверт из своей плоской сумочки.

Внутри него оказался выцветший любительский фотоснимок, и мы с Эриком и Володей чуть не стукнулись лбами, склонившись над ним.

- Нас снимал в больничном саду наш бывший пациент, увлекавшийся фотографией, - поясняла Света. - Вы, конечно, узнали наш корпус. Это июнь 1986 года, Вилен уже к нам пришел, но остальным еще осталось до отпуска несколько дней. Вот он, Вилен - и она указала ухоженным ногтем на мужчину в белом халате с поредевшими светлыми волосами; именно про таких сложена поговорка: «Если мужчина чуть краше гориллы, то уже красавец». - В центре, как видите, Косолапов рука об руку с Сениной - он уже тогда у нас не работал, просто заехал по делам. А вот это я, - и она ткнула пальцем в носатую девчонку в очках с тяжелой оправой; я ни за что бы не узнала в ней холеную даму, в которую та превратилась. - Как видите, мы с Володей во втором ряду - как самые младшие и по возрасту, и по должности.

Володя на фотографии был узнаваем, но казался совсем юным, даже не студентом, а скорее старшеклассником. Интересно, через какие испытания ему пришлось пройти, чтобы приобрести такой печальный и понимающий взгляд, в который уже раз промелькнула у меня мысль. Но я на ней не задержалась, потому что все мое внимание уже было приковано к Але, к Але, которая сидела на лавочке рядом со всеми - и отдельно; между ней и Косолаповым было значительное пустое пространство. У Али было грустное и усталое выражение лица, но коричневое платье на снимке изменило свой тон и приятно оттеняло ее волосы - здесь оно шло ей больше, чем в реальной жизни.

- Да, - уловив направление моего взгляда, подтвердила Света. - Александра всегда вела себя именно так: она была как будто рядом - но на самом деле сама по себе. Но теперь мне уже действительно пора идти, - и она поднялась с кресла.

Я с сожалением протянула ей снимок, но она, внимательно посмотрев на меня, великодушно разрешила мне оставить его у себя.

- Мне эта карточка теперь вроде ни к чему, - сказала она, - а тут все-таки ваша сестра. Я буду в Москве до 1 октября, и если вам что-то будет очень нужно, - она интонацией подчеркнула слово «очень», - то звоните, у Эрика есть мой номер.

Мужчины встали, и Эрик уже схватил свою куртку и дипломат, как она остановила его решительным жестом:

- Нет, прошу вас меня не провожать. Я хочу в одиночестве пройтись по родным коридорам. Наверняка я уже больше сюда никогда не попаду, так что разрешите мне на пять минут почувствовать себя сентиментальной простушкой, вернувшейся к отеческим гробам.