– Пироги в духовке. Но остыли, наверное, –невозмутимо ответила Тоня. – Можешь достать.

– Искусница, рукодельница!

Виктор с преувеличенным восторгом поцеловал жене руку инаправился на кухню.

Быстро провязав один ряд, она отложила будущую юбку иподошла к окну. Опять валил снег. Еще только ноябрь, подумала она, а в деревнеуже настоящая зима. Впрочем, в Москве, наверное, тоже. Она постояла немного,глядя на крупные хлопья и вспоминая, каким красивым был сад летом. И ещеосенью, в самом начале осени.

Виктор неслышно вошел в комнату с тарелкой, на которойлоснились пироги – Тоня всегда промазывала их маслом, так ему больше нравилось,и остановился, глядя на жену, застывшую у окна. Ему на секунду стало не посебе, а в следующий момент она негромко произнесла, словно немного задумчиво, свыражением, какого он не ожидал от нее:

– Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер…Глаз не в силах увеличить шесть на девять тех, кто умер, кто пророс густойтравой. Впрочем, это не впервой.

«Вечер сюрпризов!» – решил Виктор, ставя тарелку с пирогамина столик, а вслух сказал с иронией:

– Тонь, ты меня просто поражаешь сегодня. Решила добитьменя Бродским? Ты же по большей части Акунина предпочитаешь.

– Кем? – обернулась она. – Бродским?

– Как же ты стихи читаешь и не знаешь, кто их написал!Ты что, на книжке имя автора не смотришь? Напрасно, это может иногда пригодиться.

– Я их не в книжке прочитала. Я видела строчки, которыеты написал.

– В смысле?

– Ты их написал и в ящик комода положил, а я нашла. Тызабыл их там, наверное. Мне понравилось.

Она опять отвернулась к окну. Виктор присел в кресло иоткусил кусок пирога.

– Тоня, я не понял. Какой комод? Я положил что-то вкомод?

– Вить, ну не я же! Старый комод, который в кладовкестоит.

– И что там, в комоде?

– Листочек со стихотворением, – недоуменноответила Тоня, повернувшись к нему. – Вить, да ты что?

– Милая моя, это не я – что, а ты. Никаких стихов я неписал и, уж конечно, в комод не клал. Мне нравится Бродский, но не настолько.Так что ты меня не разыгрывай, не получится.

– Да я тебя не разыгрываю, – пожала плечамиТоня. – Просто, кроме тебя, больше некому было положить, вот и все. Я же вего ящики заглядывала после переезда, и листочка там не было, а потом сноваоткрыла, смотрю…

Тоня замолчала, глядя на изменившееся лицо мужа. Не сводя снее глаз, Виктор положил надкушенный пирог обратно на тарелку и отчетливопроговорил:

– Тоня, скажи, что это шутка. Пожалуйста, скажи, что тышутишь, и больше таким образом не шути.

Его интонация и лицо испугали Тоню, и она растеряннопомотала головой.

– Да не шучу я, что ты? Листочек лежал в верхнем ящике,я еще удивилась…

Виктор уже шел в кладовку. Он включил свет, подошел ккомоду, резко выдвинул верхний ящик и начал в нем рыться. Выкинул вещи на пол,и Тоня, зашедшая за ним следом, только руками всплеснула.

– Где? – обернулся он к ней. – Здесь его нет.Куда ты его убрала?

– Никуда не убирала. Я ту страничку вот под этукофточку положила, как сейчас помню.

Виктор внимательно осмотрел все вещи, но ничего не нашел.Присев на корточки, он выдвинул сначала нижний ящик, потом изучил содержимоеостальных трех и наконец повернулся к жене, недоуменно наблюдавшей за ним.

– Так ты мне можешь точно сказать, где ты нашла цитатуиз Бродского? Последний раз тебя спрашиваю!

– Я же тебе сказала все уже! – рассердиласьТоня. – Что ты ко мне прицепился с этими стихами?

– Что прицепился? – Виктор попытался усмехнуться,но усмешка не получилась. – Я тебе объясню, милая моя, солнышко лесное,что я прицепился! Потому что я никаких стихов не переписывал и сюда, в комод,листков с ними не клал! А ты понимаешь, невинная ты моя, что сие означает? Чтокто-то зашел в дом, пока нас не было, и положил листок в комод! Поняла?

Наступило молчание. Виктор присел на корточки, прислонился ккомоду и устало спросил:

– Ты точно уверена, что сначала листка здесь не было?

– Точно. Конечно, уверена. А я нашла его всего неделидве назад.

– Замечательно… – Виктор прикрыл глаза. –Просто замечательно! Приехали, дальше некуда…

– Ты что, правда думаешь, что сюда кто-то зашел иположил… стихи? – несмело спросила Тоня, глядя на мужа. – Вить, да тычто? Зачем?

Виктор, не открывая глаз, покачал головой и ничего неответил.

– Да что за вор такой странный, что ты говоришь! Может,просто ребятишки баловались или Николай с Сашей заходили и положили? Ну, я незнаю… В конце концов, Аркадий Леонидович…

Она сбилась и замолчала. Виктор открыл глаза и посмотрел нанее холодным взглядом.

– Ты несешь ахинею и сама же в нее веришь. Подумай какследует! Ты что, считаешь, что два обалдуя, которые фамилию Пушкина и тузабыли, могут что-то написать, кроме своего имени? А Аркадий Леонидович зачембудет подсовывать нам стихи? Впрочем, если хочешь, можешь у них у всехпоинтересоваться, но результат могу тебе предсказать почти стопроцентно: онитут ни при чем.

– А кто тогда? – потерянно спросила Тоня.

Виктор молчал, крепко сжав губы.

– Не знаю, – сказал он наконец. – Но завтраже я поеду в город и куплю новые замки. Сразу надо было поменять, вот ведь мыидиоты! Завтра, завтра…

На следующий день Виктор поехал в Москву, на работу непошел, а оперативно привез мастера, который врезал какой-то навороченный замокво внешнюю дверь и попроще на внутреннюю. Затем пошел осматривать дом.

– Вить, что ты ищешь? – удивлялась Тоня, идя заним по пятам.

– Не знаю, – огрызался он. – Подарки.Сюрпризы. Понятия не имею! Да не мешайся ты….

Виктор с трудом сдерживался, чтобы не выругаться, хотя Тоняне понимала почему. Она ничего не делала, только ходила за ним следом покомнатам, пытаясь понять, не изменилось ли что-нибудь в доме за последнеевремя. Но все оставалось на своих местах, все такое же, как и прежде. А Викторвыдвигал ящики, залез в тумбу, раздвинул вещи в шкафу и пристально всеосмотрел. Когда прошли все комнаты и Тоня наконец вздохнула с облегчением, онполез по лестнице на мансарду.

– Ты куда? – ахнула она. – Там же пылища! Ихолодно!

– Не холодно, – сухо ответил он, – печкапротапливает и наверху тоже, специально так строили.

Сначала он обошел комнаты сам, потом крикнул сверху: