Старуха не назвала своего имени, но о судьбе дочери сообщилашокирующие подробности. Относительно молодую обитательницу интерната звалиЛарисой, у нее нет братьев, богатый человек, именующий себя Иваном Ивановичем,является ее мужем. В свое время Лариса испытала огромный стресс, на ее глазахубили человека. Она побоялась идти в милицию, рассказала о произошедшем матери,и женщины решили, что лучше всего хранить молчание. Происшествие случилось занеделю до свадьбы Лары, невеста уже была беременна от жениха, мать подумала,что дочь, в жизни которой предстояли изменения в лучшую сторону, скоро забудето том убийстве и станет спокойно воспитывать ребенка.

Но получилось иначе. Правда, первый год после рождениядевочки Лариса вела себя относительно нормально, но чем старше становиласьдочь, тем хуже делалась мать. Когда малышке исполнилось пять лет, Лараокончательно превратилась в сумасшедшую, и перед мужем встал вопрос: какпоступить?

Иван Иванович обожал дочь, меньше всего на свете он хотел,чтобы девочка узнала о болезни матери. Ларису следовало поместить впсихиатрическую клинику, она перестала быть адекватной, ею овладелапараноидальная мысль: что то давнее убийство совершила она, Лариса. Она несвидетель, а главный преступник.

Иван Иванович богат, он спокойно мог устроить свихнувшуюсяжену в лучшую московскую клинику, но тогда любимой дочке придется жить, зная,что мама в психушке. В нашем обществе бытует мнение: если у человека родные недружат с головой, то и сам он с левой резьбой.

Иван Иванович знал, что жену вылечить нельзя, нофизически-то Лариса была крепкой, жить она могла долго. Тем временем любимаядочка подрастает и скоро начнет задавать вопросы.

И он придумал план. Нашел небольшой подмосковныйпсихоневрологический интернат и устроил туда жену под чужим именем. В курсебыли всего двое: сам Иван Иванович и мать Ларисы, которая целиком и полностьюподдерживала зятя.

Богатому человеку в России закон не писан, поэтому ИванИванович легко выполнил задуманное. На момент появления в Фолпине старухиЛариса-Анна спокойно жила во флигеле, много лет в одном и том же состоянии, ейне делалось ни лучше, ни хуже. Два раза в год, весной и осенью, у пациенткиначиналось обострение, но Иван Иванович никогда не забывал прислать необходимыемедикаменты.

Мать сумасшедшей пыталась не думать о дочери, но сейчас,почувствовав приближение смерти, решила навестить Ларису и понять: дочь совсемплоха или способна узнать свою маму?

– Перед тем как уйти на тот свет, мне у нее прощенияпопросить надо, – стонала старуха.

– Вы ни в чем не виноваты, – попыталась утешить ее Эвелина,– болезнь не разбирает, молодого и старого косит.

– Нет, нет, – бубнила старуха, – мне бы с ней поговорить. Выуж разрешите ее навещать изредка!

Директриса нахмурилась, а старуха вцепилась в Казаковумертвой хваткой и зашептала:

– Никто не узнает, я сама зятя боюсь! Он зверь! Ночаминаезжать стану, сиделки не будет! Не гоните меня, поймите материнское сердце.

– И вы разрешили? – тихо спросила я.

Эвелина кивнула.

– Да. Поставила себя на ее место, подумала, что она многолет не видела своего ребенка, говорила всем: «Дочь умерла», но на самом деле хорошознала – ее кровиночка живет взаперти, больная, несчастная. Авторитарный,богатый зять запрещает им видеться. Мрак!

– И что же случилось дальше? – поинтересовалась я.

– Незадолго до того, как закрутилась история с опекунствомКарины и дарением квартиры Зое, – вздохнула Эвелина Лазаревна, – я заболела:язва обострилась.

Эвелина стала пить лекарства и потеряла сон. Поздно ночьюона, маявшаяся в постели, поднялась, распахнула окно и стала смотреть на буйноцветущие астры. Стояла ранняя, очень красивая осень, пациенты давно спали,двери корпусов были хорошо заперты, и Казакова не ожидала никого увидеть.

Вдруг среди кустов промелькнула тень, а в полнейшей тишинепослышался хруст гравия, которым были посыпаны дорожки.

Эвелина начала вглядываться вдаль, несколько раз за ночьтерриторию проверяют охранники, их всегда сопровождает собака. Секьюрити нетаятся, они ходят открыто, более того, им не раз влетало от дежурных врачей зашум. Здоровенные юноши не только топали, как сытые слоны, они еще и громкохохотали, обсуждая свои дела, и порой будили обитателей интерната. Но сейчастень мелькала, словно призрак, шмыганула к флигелю, где жила Анна, и юркнула задверь.

Эвелина Лазаревна испугалась, на ночь привилегированнаяпациентка оставалась одна. Зоя, сделав ей укол, уходила спать, флигельтщательно запирался. Анна вела себя тихо, никаких дебошей не устраивала, крепкоспала под воздействием лекарств, ее физическое состояние не внушало тревоги,поэтому директриса не волновалась о подопечной. Но сейчас кто-то влез вофлигель!

Казакова живо оделась и побежала во двор.

Дверь домика оказалась заперта, но у Эвелины имелись своиключи, она отперла замок и решительно сказала:

– Есть тут кто? Немедленно отвечайте! Иначе охрану вызову!

Раздались шаги, и из палаты в коридор вышла… Зоя.

– Что случилось, Эвелина Лазаревна? – удивилась она. – Вы неспите?

– Это ты? – поразилась директриса.

– А кто ж еще? – пожала плечами Килькина.

– Почему не ушла домой? – недоумевала Казакова.

– Анне не по себе весь день было, осень на дворе, обострениеначалось, – спокойно пояснила Зоя, – вот я и решила тут прилечь. Я иногда такделаю, если больная беспокоится.

– Не знала, что ты порой ночуешь на рабочем месте, –протянула Эвелина.

– Зачем вас ерундой грузить, – не растерялась Зоя, – делорутинное, я за Анну отвечаю, хорошо ее знаю, понимаю, когда надо особуюбдительность проявить.

И тут из комнаты послышался звон. Опередив замешкавшуюсяЗою, Эвелина влетела в палату, увидела мирно спящую Анну, разбитый стакан наполу и фигуру, аккуратно собиравшую осколки.

– Это кто еще здесь? – оторопела директриса.

– Настя, – после легкого колебания ответила Зоя.

Девушка встала и промямлила:

– Здрассти.