– Ты стрелял по танкам? Ты подбил?

– Может быть…

Кузнецов отвечал и видел Дроздовского будто через холодноетолстое стекло, с ощущением невозможности это преодолеть.

– Если бы не самоходка… Укрылась в дыму за подбитымитанками. Бьет по Уханову с фланга,… Надо к Уханову, ему плохо видно ее! Здесьнам нечего делать!

– Подожди! Что в панику бросился?

Упираясь локтем, Дроздовский быстро выглянул из-за изрытого,раскромсанного снарядами бруствера с вколотыми в обожженную землюотполированными осколками - и опять, прорезая звуки боя, пулеметные очередипрозвенели над огневой.

Синие искры разрывных просверкали позади орудия в гребняхсугробов. Дроздовский, садясь под бруствер, обводил поле боя сощуренными,торопящими глазами, все лицо его мигом сузилось, подобралось, спросилпрерывисто:

– Где гранаты? Где противотанковые гранаты? На каждоеорудие было выдано по три гранаты! Где они, Кузнецов?

– На кой черт сейчас гранаты! Самоходка в стапятидесяти метрах отсюда - достанешь ее? Пулемет тоже не видишь?

– А ты что думал, так ждать будем? Быстро гранаты сюда!Сюда их!.. На войне везде пулеметы, Кузнецов!..

На бескровном, обезображенном судорогой нетерпения лицеДроздовского появилось выражение действия, готовности на все, и голос его сталдо пронзительности звенящим:

– Сергуненков, гранаты сюда!

– Вот, в нише они. Товарищ лейтенант…

– Гранаты сюда!..

И когда ездовой Сергуненков отполз к ровику, вынул там изниши две облепленные землей противотанковые гранаты и, тут же полой шинелиочистив их, протерев, положил эти две гранаты перед Дроздовским, тотскомандовал, привставая над бруствером:

– Ну!.. Сергуненков! Тебе это сделать! Или грудь вкрестах, или… Понял меня, Сергуненков?..

Сергуненков, подняв голову, смотрел на Дроздовскогонемигающим, остановленным взглядом, потом спросил неверяще:

– Как мне… товарищ лейтенант? За танками стоит. Мне…туда?..

– Ползком вперед - и две гранаты под гусеницы!Уничтожить самоходку! Две гранаты - и конец гадине!..

Дроздовский говорил это непререкаемо; вздрагивающими рукамион неожиданно резким движением поднял с земли гранаты, подал их Сергуненкову, атот машинально подставил ладони и, беря гранаты, едва не выронил их, какраскаленные утюги.

Он, видимо, еще ни разу в жизни не брился, на юношескихщеках, над верхней пухлой губой золотился пушок, показавшийся тогда темным,колючим от меловой бледности, и Кузнецов особенно близко увидел нездешнююголубизну его глаз, мальчишески нежный подбородок, тонкую и тоже нежную,вытянутую из просторного воротника шею. Затем услышал шепот его:

– За танками ведь она, товарищ лейтенант… Далеко стоит…

– Взять гранаты!.. Не медлить!

– Понял я…

Сергуненков искательно-слепыми тычками засовывал гранаты запазуху, а эта ясная голубизна глаз его скользила по решительному, изменившемусялицу Дроздовского, по лицу Кузнецова, по круглой, равнодушной спине Рубина,который, полулежа между станинами, тяжко сопел, с замкнутой сосредоточенностьюуставясь в бруствер.

– Слушай, комбат! - не выдержал Кузнецов. - Ты что - невидишь? Сто метров по открытому ползти надо! Не понимаешь это?..

– А ты думал как?! - произнес тем же звенящим голосомДроздовский и стукнул кулаком по своему колену. - Будем сидеть? Сложа руки!.. Аони нас давить? - И обернулся круто и властно к Сергуненкову: - Задача ясна?Ползком и перебежками к самоходке! Вперед! - ударила выстрелом командаДроздовского. - Вперед!..

То, что происходило сейчас, казалось Кузнецову не толькобезвыходным отчаянием, но чудовищным, нелепым, без надежды шагом, и его долженбыл сделать Сергуненков по этому приказанию "вперед", которое в силужелезных законов, вступавших в действие во время боя, никто - ни Сергуненков,ни Кузнецов - не имел права, не выполнить или отменить, и он почему-то внезапноподумал: "Вот если бы целое орудие и один бы лишь снаряд - и ничего бы небыло, да, ничего бы не было".

– Сергуненков, слушай… только ползком, прижимаясь кземле… Вот там много кустиков, в ложбинке, вправо ползи. В полосу дыма,слышишь? Осторожней только. Головы не подымать!..

Кузнецов подполз к Сергуненкову, полуприказывая, сдерживающесжимая его локоть, глядел ему в зрачки, утонувшие в светло-небесной глубине ине воспринимающие ничего. А Сергуненков кивал, улыбаясь слабой, согласной,застывшей улыбкой, и неизвестно зачем все похлопывал рукавицами по оттопыреннойгранатами шинели на груди, как будто гранаты жгли ему грудь и он хотел охладитьэто жжение.

– Товарищ лейтенант, вас очень прошу, - прошептал онодними губами, - ежели со мной что… мамаше сообщите: без вести, мол, я… У нейболе никого…

– Из головы выкинь! - крикнул Кузнецов. - Слышишь,Сергуненков? Только ползком, ползком! В снег зарывайся!

– Давай, Сергуненков! - Дроздовский махнул рукой отбруствера. - Не медлить! Вперед!..

– Готов я, товарищ комбат, сейчас я…

Сергуненков облизнул пересыхающие губы, заглотнул воздух,осторожно зачем-то ощупал гранаты под шинелью и выполз на бруствер, осыпаяваленками на огневую обугленную недавними разрывами землю. Вытянувшись набруствере, словно забыв у орудия что-то, оглянулся из-за плеча, отыскал своиминездешними глазами поднятое к нему замершее в угрюмой неподвижности лицоРубина, с усмешкой сказал очень просто и даже спокойно:

– А ежели ты, Рубин, коней мучить будешь, на том светенайду Прощайте пока…

Кузнецов прижался грудью к брустверу. Сергуненков проползметров пять в сторону кустиков в черные созвездия воронок впереди орудия,зарываясь в снег, перемешанный с выброшенной разрывами землей. Видно было, какдвигалось его извивающееся худенькое тело среди оголенных кустиков, наполовинусрезанных осколками, - и все в Кузнецове ждало опережающего сверкания пулеметныхочередей, пущенных по Сергуненкову из-за танков. Самоходка вела огонь вправо, внаправлении моста, в сторону орудия Уханова, где темно и багрово буйствовалопламя, обволакивая атакующие танки, и тот, кто стрелял из пулемета, не виделсейчас Сергуненкова. А он полз меж воронок и кустиков, исчезал за сугробами,нырял и выныривал, расталкивая локтями, головой снег, и уже заметно сокращалосьрасстояние между ним и двумя дымившими громадами танков, за которыми стояласамоходка.

"Поскорее бы войти ему в полосу дыма, - думал снадеждой Кузнецов, лежа стучащим сердцем на бруствере, отсчитывая метрыпространства до невидимой за танками самоходки, - поскорее бы в дым…".