Я глядела на него, пытаясь рассосать ком злости в горле. Иголос мой прозвучал придушенно:

— Ты боишься того, что будет с вами со всеми, есливласть возьмет Джейкоб.

Он кивнул:

— Да.

— И я тоже.

Он посмотрел в мое лицо изучающим взглядом:

— Если Джейкоб убьет Ричарда в честном бою, что тысделаешь?

— Ричард больше мне не любовник, и я не лупа. Если этобудет честный бой, я не смогу вмешаться. Я сказала Джейкобу, что, если бойбудет честным и после полнолуния, я не буду мстить.

— Ты не отомстишь за смерть Ричарда?

— Если я убью Джейкоба, а Ричард и Сильвия уже будутмертвы, кто возьмет власть? Я видала, что бывает с группой оборотней, у которыхнет альфы-вожака. И не допущу, чтобы с волками вышло как с леопардами.

— Если Джейкоб умрет до того, как вызовет Сильвию, тебене придется об этом беспокоиться.

Уходящая было злость вернулась.

— Джейсон, одно из двух. Либо я тебе не лупа и недоминант — а тогда ничем не могу помочь, — либо я все еще лупа и все ещедля тебя доминант, тот, к кому ты прибегаешь за такой помощью. И раньше, чемснова затевать со мной спор, подумай и реши этот вопрос.

— Лупой ты быть не можешь, так проголосовала стая. Ноты права, здесь нет твоей вины. Тебе придется еще помочь себе самой до того,как ты сможешь помогать другим. Я прошу прощения, что затеял спор.

— Извинения приняты.

— Я тебя просил убить Джейкоба не потому, что ты моялупа или доминант. Я обратился к тебе, потому что знал: ты уже об этомподумала. Попросил тебя, потому что если ты решишь, что так лучше для стаи, тыэто сделаешь.

— Дела стаи меня больше не касаются — так мне говорятсо всех сторон.

— Говорят те, кто не знают тебя так, как я.

Я от него отодвинулась:

— На что это ты намекаешь?

— На то, что если ты кому-то дала свою дружбу — своюзащиту, — ты ее не отнимешь даже вопреки желанию защищаемого.

— Если я убью Джейкоба, Ричард мне никогда не простит.

— Но он же тебя бросил? Что ты теряешь, убив Джейкоба?Ничего. А если не убьешь его, то потеряешь и Сильвию, и Ричарда.

Я протиснулась мимо него:

— Как мне надоело делать черную работу за каждого!

— Никто не умеет делать эту черную работу лучше тебя,Анита.

От этих слов я остановилась и повернулась к нему:

— А этона что намек?

— Ни на что не намек, Анита, голая правда.

Глядя в эти до невозможности серьезные глаза, я хотела быпоспорить, но не могла.

Мне казалось, что хуже сегодня мне уже не может прийтись —но я ошиблась. От взгляда Джейсона, от его слов мне стало совсем хреново.Кажется, уже ничего более гнетущего ночь мне не приготовила.

До рассвета оставались минуты, когда из двери вышел Жан-Клодв халате.

— Можешь расположиться в кровати, ma petite,я пойду ксебе в гроб. Боюсь, твоим нервам уже достаточно досталось, чтобы еще и мнеумирать на твоих руках на восходе.

Я хотела возразить, потому что желала, чтобы он держал меняв самом худшем смысле этого слова, но он был прав. На эту ночь потрясений мнебыло достаточно.

— Со мной останется Натэниел, — сказала я.

Какая-то мысль мелькнула на лице Жан-Клода.

— И еще Джейсон.

— Зачем?

— У меня нет времени объяснять, ma petite,нопожалуйста, поверь мне, что Джейсон тоже должен здесь быть. Так лучше.

Я уже ощущала дрожь рассвета, хотя еще глубоко под землей.

— Ладно, пусть Джейсон тоже остается.

Жан-Клод уже подходил к двери.

— Я ему скажу по дороге в зал гробов. Прости, чтоприходится так тебя оставлять, ma petite.

—Иди, уже почти рассвет.

Он послал мне воздушный поцелуй и исчез, оставив чутьприотворенную дверь. Натэниел сидел на углу кровати с безразличным лицом, дажетело ничего не выражало. Он очень хорошо умел выглядеть безобидным, дажевнушающим спокойствие.

Я спала четверо суток напролет и все же ощущала усталость,неимоверную усталость. Скорее не физическую, а как после сильных умственныхперегрузок или эмоциональных. Я вымоталась.

— Давай спать, — сказала я.

Натэниел, не говоря ни слова, стащил с себя топ, сбросилботинки, стянул носки и начал расплетать волосы. Я знала, что это не быстро, ипотому пошла тем временем в ванную. Давно я уже не видала ванной комнатыЖан-Клода с этой причудливой черной ванной, такой просторной, что годилась быдля небольшой оргии. Серебряный лебедь, из клюва которого шла вода, напомнилмне фонтан. Но сегодня — никаких ванн. Только заснуть и забыться. Все забыть.

Конечно, я не могла выйти в белье и в рубашке, которую дляменя привез Натэниел: как бы она ни была красива и удобна, для ночной рубашкией не хватало длины. В джинсах я спать не могу: неудобно. Черт, почему такважны мелочи в такую ночь, когда летит в тартарары все самое главное?

В дверь постучали.

— Натэниел, я через минуту выйду.

— Это Джейсон.

— Что тебе нужно?

— Тебе Жан-Клод не сказал, что я сегодня с тобой сплю водной койке?

— Упомянул.

— Так он еще и прислал тебе пижаму. Подумал, что тымогла ее не захватить.

Я подошла к двери и открыла. Джейсон стоял в боксерскихшелковых трусах, достаточно просторных, чтобы служить спальными. Вполнеприемлемыми, должна добавить, чтобы нам с ним спать в одной кровати. Джейсон, будьего воля, спал бы в мини-плавках — а то и без них.

Он протягивал мне сложенный красный атлас. Я взяла его иразвернула. На самом деле это было два предмета — свободный топ с завязкамипозади и шорты. Очевидно, это рассматривалось как спальный гарнитур.

— Он велел тебе сказать: из всего, что могло бы тебеподойти, это закрывает максимум. Конец цитаты.

Я вздохнула:

— Спасибо, Джейсон, это подойдет. — И я закрыладверь, не дожидаясь ответной реплики. Топ, который выглядел свободным, на самомделе очень тесно прилегал к грудям. Сразу было бы видно, холодно мне или нет.Шорты обрезаны так высоко, что штанины кончались почти на талии. Как-то онизакрывали все, при этом не оставляя простора воображению. Очень стильныйансамбль, как я полагаю.

Я открыла дверь и выключила в ванной свет, выходя. Джейсонуже устроился под одеялами с правой стороны кровати. Натэниел остался сидеть надругом краю. Он встал, когда я вошла, и расплетенные волосы шевельнулись живымзанавесом.